В большом чуждом мире - [142]

— А где тайта Росендо? Где мама?

Хуанача печально склонилась, и Бенито все понял. Лицо его потемнело, вмиг исчезла нахлынувшая было радость. Подоспели новые общинники, среди них Панчо и Никасио Маки, и Бенито поздоровался с ними.

— Кто же алькальд? — поинтересовался он.

— Клементе Яку, но сейчас он болен. Вон его дом.

Хуанача заботливо спрашивала:

— Ты ведь останешься у нас?

— Ладно, но сперва я поговорю с Клементе…

Старший сын Хуаначи занялся лошадью, а Бенито, раздвинув тесный круг обступивших его общинников, пошел вместе с Панчо и Никасио и некоторыми другими, а вернее, повел их за собой. Все смотрели на него с нескрываемым восхищением. Он очень переменился, стал зрелым, уверенным и сильным. Широкополая фетровая шляпа, через плечо перекинуто пончо, светло-коричневое, как у помещиков, черная куртка, серые кавалерийские штаны, сапоги на толстой подошве с посеребренными шпорами… Он не зашел к Хуаначе оставить винтовку, и казалось, что это идет на охоту в горы какой-нибудь сеньор. Даже повадки у него изменились: здоровается за руку, треплет по плечу, гладит по щеке… Да, Бенито вернулся другим человеком. По дороге к нему присоединились многие, но он всех оставил у дверей и один вошел в дом Клементе Яку. Алькальд лежал под грудой одеял. О приезде Бенито он уже слышал. Они пожали друг другу руки.

— Так вот здесь и лежу, ревматизм проклятый заел…

— Что случилось?..

— Ты о чем?

— Ну, с общиной. Ведь я же ничего не знаю…

Бенито приставил винтовку к стене, положил шляпу на скамью и сел в ногах постели. Алькальд рассказал о беде общины, и по замечаниям, которые вставлял Бенито, ему становилось все яснее, что в этой стриженой голове мысль работает четко. Жена Яку приготовила горшок картофеля с перцем, а вскоре Хуанача принесла копченого мяса. Бенито вспомнил не только вкус земли, но и вкус братского участия, от которого он давно отвык, и немного смягчился. Беседа была долгой. Клементе Яку рассказывал о делах со всем старанием, какого заслуживал сын старого Росендо. Мы, со своей стороны, прислушиваясь к разговору, попробуем разобраться в том, чего до сих пор еще не знали.

Суд все тянулся. Поговаривали, что дон Альваро Аменабар хочет заполучить пеонов, чтобы выращивать коку на берегах реки Окрос. Землю, где находился рудник, продали ему, как только его сын прошел в депутаты. Потом, уничтожив документы общины, он потребовал доказательств ее прав на землю, а Корреа Сабала в ответ потребовал доказать права самого имения Умай. Бумажная волокита тянулась несколько лет. Судья вынес решение против общины. Тогда послали апелляцию в верховный суд провинции. По настоянию Сабалы курьера сопровождали двадцать жандармов, выделенных супрефектурой, и общинники, которые вызвались добровольно. Среди них, пряча карабины под пончо, шли Доротео Киспе, Элой Кондоруми и еще несколько человек из банды Васкеса, которые после смерти своего главаря осели в общине.

Эваристо Маки, кузнец, умер от рома. Работал он мало и плохо, а однажды от искр из горнила сгорел его дом. Аврам Маки, Крус Мерседес и многие другие умерли от испанки, которая ходила по гористым районам в 1921 году. Болезнь была очень заразна и косила людей, главным образом — колонов, ослабленных малярией. Индейцы говорили, что испанка — это женщина в белом, которая скачет ночами по пуне на белом коне и сеет болезнь. Совсем недавно, всего неделю назад, умер Гойо Аука, но не от испанки. Перекатывали камни для ограды, и он, кичась своей силой, захотел сам катить очень большой валун, надорвался и прожил после этого только два дня. Лечила теперь общинница Фелипа. А Нарцисса Суро объявилась в округе Уйюми, подтверждая тем самым, что ведьмы долголетни. Престиж ее поднялся после одного случая, связанного с авиацией. Аэроплан, посланный против Бенеля, сошел с курса в тумане и приземлился в пампе близ Уйюми. Индейцы очень испугались странно одетых людей, которые умели летать, и когда аэроплан только оторвался от земли, откуда-то выскочила черная корова, и об нее задело колесо. Аэроплан потерял равновесие и упал, винт и крыло треснули, а летчики — один сломал нос, другой — плечо. Корова в страхе убежала, воздухоплавателям пришлось пересесть на лошадей, а бесполезный аэроплан остался на попечении губернатора. Вскоре после этого Нашу Суро видели с завязанной рукой, и крестьяне стали поговаривать, что это она обернулась черной коровой, чтобы погубить диковинную штуку. Но и у нее были недруги, поскольку дон Хервасио Местас обличал ее с амвона. К тому же священник завел лавку, где было аптечное отделение, и объяснял, что вера в снадобья, изготовленные с помощью черной магии, — большой грех. Помня неудачу с Аменабаром, Наша поостереглась предсказывать ему конец, В своем отношении к нему она держалась середины между сдержанностью и презрением, а пока пожинала плоды победы над авиацией.

Что касается судебного дела, здесь можно было на многое надеяться. Люди высказывались в пользу общины, в том числе Сенобио Гарсиа, который после всего пережитого невольно вспоминал общинников. Он уже не был губернатором, но сохранил кое-какое влияние, а вот Бисмарк Руис все влияние потерял. Обвиненный семьей Кордова в сговоре с доном Альваро, он понадеялся было, что тот примет его к себе на службу, но прогадал. Корреа Сабала, отвергнутый всеми состоятельными людьми, жил очень плохо, и ходили слухи, что он защищает бедных просто назло богачам. Однако, не боясь городского злословия, Сабала сообщал индейцам обо всем, что могло интересовать их. Дон Альваро не получил поддержки и не стал сенатором — ему перешел дорогу родственник президента, но Оскар Аменабар держался в депутатах. Его нерушимая приверженность Пардо