В большом чуждом мире - [143]

сменилась пылкой верностью Легии, и он выступал с речами, величая своего нового любимца сверхчеловеком и гением. У него оказались недюжинные политические способности.

— Вот, Бенито, — сказал алькальд, завершая свой рассказ, в котором, как уже заметил читатель, мы передаем лишь неизвестные нам ранее детали, — какие у нас дела… Самой тяжелой утратой для всех была смерть нашего дорогого Росендо. Но, помня, чему он нас учил, мы пашем землю и так вот здесь живем…

Бенито вернулся домой. Полуденное солнце сверкало над острым пиком Руми. Завет старого алькальда прозвучал наказом для его приемного сына. Дух Росендо еще жил в этом мире, вознесшись на вершину вечной горы. С нежностью вспоминая его, Бенито исполнился еще большей любви к земле и к детям земли, которых не покорили никакие беды. Ложась на шуршащие простыни, он подивился, как тиха его скорбь о Росендо. Но потом понял, что это не полная утрата — дух Росендо остался в общине. И с этой мыслью он спокойно уснул.

XXII. Несколко дней

На следующее утро Бенито почувствовал, сколько им пережито за последние два дня. Он выстрадал исход общины, прошел через годы ее борьбы, разделил с нею тревоги и горести и почерпнул новые силы в животворящей мощи земли. А теперь, под навесом, пока солнце завладевало пампой и тень жалась к горам, его ждали все оставшиеся в живых Маки и еще Чабела, Эулалия, Маргича, Порфирио Медрано, Доротео Киспе и другие общинники. Хуанача радостно угощала их. Потом вышел Бенито, без пончо, в красном шелковом платке, небрежно обвивавшем шею, и широкополой шляпе немного набекрень. Вид у него был хоть куда, и гости оживленно зашевелились. Он приветствовал всех и с каждым перекинулся словом.

— А, Порфирио Медрано!.. Наш дорогой Росендо тебя очень ценил. Он мне однажды сказал в шутку: «Порфирио не сдвинут с места и десять быков».

Порфирио отозвался:

— Да, Росендо был прекрасный человек, но для меня пришли дурные времена, мне перестали доверять… Мой сын Хуан пошел по свету искать свою судьбу, да так и не вернулся. Я уж поседел от горя, а больше всего от недружелюбия общины, ведь я так ее любил…

Бенито, приблизившись к Чабеле и обняв за плечи, сказал:

— Все мы натерпелись. Я не собираюсь произносить громких слов, но, думаю, кое-что можно придумать… Ну, а ты, Доротео? Я слышал, ты был молодцом…

— Кое-что сделали мы с ними…

Доротео кивнул на двух бывших бандитов, прижившихся в общине. Чабела заливалась слезами и вытирала их передником.

— Да, мне рассказывали, — подтвердил Бенито. — А это и есть знаменитый Валенсио?

Валенсио с удивлением смотрел на человека, одетого как надсмотрщик, но по всей видимости — своего. Бенито тоже оглядел его с ног до головы, и этот наивный и свирепый парень ему понравился. Потом заговорила Эулалия, как всегда многословно поведав о смерти Аврама и исчезновении Аугусто. Хуже всего, что Маргича осталась без мужа. «Горе и горе, одно горе». Маргича ничего не сказала и только смотрела на Бенито большими печальными глазами. Бенито вздохнул:

— Я очень скучаю по ним обоим. Ведь я их любил, одного — как брата, другого — как племянника. Аврам, из нас самый старший, научил меня объезжать лошадей, Аугусто уже тогда знал в них толк и сам хорошо ездил. Жаль, что Аврама и Аугусто нет!

Все просили его рассказать о себе, но он ответил:

— Как-нибудь потом, это целая история… В общем, пошел я вдоль горной цепи на юг и добрался до Хунина. Оттуда — в Лиму, из Лимы в Кальяо, потом в Трухильо, там поступил в армию. С войсками был в Кахамарке, стал сержантом, и вот я у вас… Еще бы мне не знать, что такое горе! А рассказывать слишком долго…

Поговорили и о делах общины. Гости приходили, уходили. Когда остались немногие, Бенито попросил проводить его на скотный двор. Пастухом был все тот же Иносенсио, который, надо думать, и родился с кнутом в руке. Он очень обрадовался Бенито и признался, что ему было худо без него, когда их согнали с родных мест. Бенито взял лассо и тут же доказал, что по-прежнему владеет им. Ликованию доброго Иносенсио не было предела, когда друг спросил у него имена всех коров, и он обстоятельно сообщил, что вот эту зовут Тростинка, потому что ей очень нравится тростник, а другую — Смирная, потому что она все сносит от него, а третью — Совушка, потому что как совы всю ночь кричат, так она всю ночь мычит; а вон ту — Краснушка, она ведь совсем рыжая. Бенито Кастро одобрил имена и пошел в пампу, провожал его старший сын Хуаначи, паренек пятнадцати лет, в честь деда названный Росендо. Неподалеку паслись кони, и Доброволец сразу завязал с ними знакомство. Дальше они встретили стадо овец, которых погоняли дети. Бенито подарил одному из них металлический свисток, давно припасенный для такого случая, и малыш засвистел, краснея от радости и смущения, а Бенито заверил, что у него это выходит на славу. С юным Росендо они дошли до самых развалин, потом пересекли всю пампу, до пруда. Солнце уже поднялось высоко. Бенито достал из кармана большие часы и сказал, что пора домой. Общинники смотрели на него из окон, а мальчик чувствовал себя очень важным, шагая рядом с таким замечательным человеком.