В большом чуждом мире - [137]
Много ли, мало ли дней прошло, лис как-то увидел кролика издалека, когда тот щипал травку, и подумал: «Это не он». Так и пошел своей дорогой…
Когда Амадео Ильяс кончил сказку, слушавшие поднесли ему вина и похвалили. Один из сеньоров подтвердил:
— Хорошая сказка! Я впервые слышу ее с такими подробностями… Пойдемте-ка куда-нибудь, где есть стол, я запишу, пока не забылось…
И они, слегка пошатываясь, пошли дальше по улице. Вдали в центре города взлетали сверкающие шутихи, взрываясь с громким треском, отдававшимся в горах.
Деметрио Сумальякта растрогался, глядя на старого друга. Он хорошо помнил, как они вместе сгоняли скот в Норпе и как Амадео рассказал одну из своих последних историй под луной, серебрившей солому на току. Теперь около него стояла маленькая бутылочка спиртного. Наверное, он не прочь выпить, а больше купить не на что… Но повеселиться надо. В кошельке у Деметрио лежали три соля, вырученные за хворост, а неподалеку в кабачке продавалось каньясо. Ом купит две бутылки, и еще один соль останется, чтобы можно было сказать другу: «А деньги тебе не нужны?» И даже не подойдя к Амадео, чтобы поздороваться — ведь он сейчас вернется, — Деметрио нетвердым шагом направился к кабачку, вспоминая, как свекор наказывал ему: «Смотри не задерживайся, сразу возвращайся! Не трать деньги попусту и принеси мне бутылку каньясо». Если разобраться, деньги-то были его, Деметрио, но свекор всегда к нему лезет. Он еще не старый, а ничего не делает, потому что вконец опустился п очень много пьет. Когда Деметрио приходит без каньясо, он ругается. «Не задирай», — просит отца жена Деметрио, но свекор ее не слушает, стараясь хоть в чем-то взять верх. И они дерутся, Деметрио его поколачивает… А сейчас… Ясно, что дорожной охране он не попадется. Чтобы никто не сказал, что беззаконно ничего не платить индейцам, правительство пошло на хитрость: индейцам стали платить, а на дорогах — брать пошлину. Получилось одно на одно. Деметрио хорошо знает местность и обходит улицы, на которых стоят жандармы. Нет, сейчас он все выпьет с Амадео, а свекра придется поколотить еще раз, если опять полезет. Тут он добрался до кабачка, который стоял за каменным мостком. Там, усевшись вокруг стола, беседовали те три сеньора, и один из них записывал что-то себе в книжку.
— За этой сказкой я и охотился, — говорил он, — это первоначальный вариант: лис, против обыкновения, выступает как жертва. Я бы даже осмелился утверждать, что она символична и что лис представляет в ней хозяина, а кролик — индейца. Так что (по крайней мере — в легенде) индеец берет реванш. Вообще говоря, эти сказки возникли на испанской основе. Но индеец видоизменил их, пропитав национальным духом. Вы просто не поверите, как тесно переплетаются индейские и испанские мотивы в мифах, легендах и народных сказках. Например, в истории исчезновения Кальяри, которую рассказывают индейцы в соседней провинции, упоминается василиск, а василиски — тварь чисто испанская. Даже в сельве заметно это взаимодействие. Мне известны шесть легенд об айаймаме, а есть, несомненно, и другие. Самая подлинная и автохтонная — та, которую записал Фернандо Ромеро. Кстати, он уверен, что айаймама это сова. В остальных есть элементы смешения. Мне, по правде сказать, всего больше нравится секойский вариант, в нем ощущается тайна сельвы…
Друзья не обращали на говорившего особого внимания. Один барабанил пальцами по столу, другой что-то напевал. Деметрио смотрел на них с любопытством. Он не знал, подлинную ли сказку рассказывал Амадео, но ему нравилось, что кролик иной раз побеждает хитрого и наглого лиса. Ну и чудные же эти сеньоры! Скажем от себя, что то были фольклорист, писатель и художник, путешествовавшие по Сьерре[36]. Все трое здесь родились, но долго жили в Косте и теперь вернулись «поохотиться за пейзажами и за сюжетами».
Деметрио подошел к стойке, чтобы попросить каньясо, и художник воскликнул:
— Э, да это же мой тип! Послушай-ка…
Не подозревая, что говорят о нем, Деметрио следил, чтобы хозяин кабачка налил бутыли доверху.
— Послушай-ка…
Хозяин сделал ему знак, и Деметрио оглянулся.
— Вы меня зовете?
— Да, поди-ка сюда…
У Деметрио на шее висела дудка. Цела была и флейта, но он оставлял ее дома, чтобы не сломать, и брал с собой в компанию лишь эту дудочку на толстом красном шнурке. Она свешивалась ему на грудь.
Художник поднялся, а за ним встали и его друзья.
— Хочешь мне позировать?
Художник положил руку Деметрио на плечо.
— А что это? — спросил Деметрио.
— Ну, позировать для картины. Ах, две бутылки… Ну, потом за ними вернешься, я тебе их дарю. Два соля? Получай и пошли, пошли в гостиницу, там все узнаешь… Ты будешь мне позировать… Ну, сидеть, пока я тебя нарисую…
— Тебе что, смешно? — спросил писатель.
Деметрио было совсем не смешно. Наоборот, он очень
удивился и не знал, что подумать. Слыханное ли дело, чтобы такие сеньоры говорили с индейцем сердечно и уважительно. И он согласился на любые условия.
— Хорошо, выпьем по чарке и пойдем, — предложил фольклорист.
Все четверо выпили здесь же, у стойки, и вышли на улицу. Художник взял Деметрио под руку и спросил:
Романы Сиро Алегрии приобрели популярность не только в силу их значительных литературных достоинств. В «Золотой змее» и особенно в «Голодных собаках» предельно четкое выражение получили тенденции индихенизма, идейного течения, зародившегося в Латинской Америке в конце XIX века. Слово «инди́хена» (буквально: туземец) носило уничижительный оттенок, хотя почти во всех странах Латинской Америки эти «туземцы» составляли значительную, а порой и подавляющую часть населения. Писатели, которые отстаивали права коренных обитателей Нового Света на земли их предков и боролись за возрождение самобытных и древних культур Южной Америки, именно поэтому окрестили себя индихенистами.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.
Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…
«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.
В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.