В большом чуждом мире - [135]
— А туша осталась в ущелье! Конечно, пума пошла туда пить, это всегда бывает от яда, и умерла. Я так четверых выловил. Отравленные пумы всегда умирают у воды. Хавьер выстрелил в нее мертвую, она уже не шевелилась… — уверял Кайо Ширана.
— Тогда была бы опалина, — доказывал Хавьер, а Кайо возражал:
— Ясно, ясно! Ты выстрелил в нее издали, чтобы опалины не было…
— Конечно, издали, но она была живая. Я пошел искать быка и увидел пуму. Про твоего осла я и не знал ничего… А на ту сторону ущелья пума не ходила, она ведь слышала шум…
Ничего нельзя было установить. Решили дать кусок пумьего мяса собаке, чтобы посмотреть, отравленное оно или нет, но кондоры и вороны уже управились и с пумой и с ослом, оставив от них чистые косточки. Пришлось отдать жеребенка Хавьеру Агиляру.
Вот какие истории рассказывала Рита.
Прошли месяцы, и зацвел маис, пожелтела пшеница. Когда наступила пора, всей семьей принялись убирать урожай. Вечером, когда Рита и дети уже возвращались домой, Хуан с Симоной начинали гоняться друг за другом в поле.
— А вот обниму, красотка!
— А не обнимешь…
Все повторялось снова, как в милое, далекое время: земля, жатва, любовь. Им казалось, что они в Руми, и это их радовало.
На молотьбе крестьяне помогали друг другу; обычай этот назывался минга. Хуан, Симона и Рита ходили молотить к другим, и за это люди пришли им помочь.
Чича, приготовленная женщинами, покраснела и настоялась, и Хуан приглашал соседей не столько на работу, сколько на пир…
Все, даже мрачный Хавьер Агиляр, веселились, плясали, бегали, кричали от радости, забывая о своих печалях и 6 том, что земля — чужая, урожай придется делить…
Когда провеяли пшеницу, в Сольму приехал хозяин, дон Рикардо, чтобы сосчитаться. Забрав свою половину, он потребовал еще почти столько же за предоставленные услуги, и новым арендаторам остались лишь самые крохи. Рита призналась Хуану и Симоне:
— Я слышала, как вы говорили о родителях, но не сказала ничего, чтобы не огорчать вас зазря. Такой у нас дон Рикардо. А если у кого остается зерно, он должен продать его по цене, какую ему скажут…
Что ж им было делать? Они устали бродить без крова, и, когда снова начались дожди, Хуан Медрано запряг быков, провел борозды и разбросал семена. Он любил землю и считал, что как бы ни сложилась жизнь, трудиться на земле — лучшая доля для мужчины.
XX. Сумальякта и странные сеньоры
Праздничный город буквально кишел индейцами. Деметрио Сумальякта, проходя несколько навеселе мимо какого-то дома в предместье, вдруг остановился: в шуме и гаме он расслышал голос, не достигавший его слуха уже много лет и все же знакомый ему. Амадео Ильяс досказывал какую-то историю, а обступившие его люди в пьяном возбуждении просили поведать им что-нибудь еще.
В узкий просвет ночи вплыл воздушный шар из разноцветной бумаги, яркий и легкий, похожий на странную рыбу. Двое пьяных чоло закричали:
— Держи!
— Лови его на крючок!..
Чоло шли в обнимку и громко смеялись, клялись, что они друзья до гроба. Где-то бил барабан, где-то играли на аккордеоне…
Перед домом, где стоял Амадео, светил небольшой фонарь, но света было мало, разглядеть ничего не удавалось. Все же Деметрио заметил, что на лице, ясном и чистом в былые времена, пролегли морщины и появилось выражение усталости. Амадео как-то осел к земле, чуть сгорбился и в старом пончо и расплющенном сомбреро казался малорослым. Прежде, в хорошие годы, он, бывало, рассказывал свои истории, свободно расправив плечи и отбросив сомбреро за спину. Правда, он и сейчас начал новый рассказ неторопливо и просто, с мудрой уверенностью. Проходившие мимо трое сеньоров с сигаретами в зубах остановились послушать. Кажется, и они подвыпили. Знакомый голос рассказывал старую и вечно новую сказку: «Лис и кролик».
— У одной старухи был огород, в котором каждый день безобразничал кролик. Старуха эта, конечно, не знала, кто ей вредит. Вот она и говорит: «Поставлю-ка я капкан». Поставила она капкан, и кролик в него попался, потому что пришел ночью и его не разглядел. Когда стало светать, кролик заплакал: «Сейчас придет старуха, она злая и, наверное, меня убьет». Тут мимо пробегал лис и увидел кролика. «Что с тобой?» — усмехнулся лис. Кролик отвечает: «Старуха мужа ищет для дочери и поставила капкан, а я и попался. Но ведь беда в том, что жениться я не хочу. Может, ты займешь мое место? Дочка у нее красавица». Лис подумал и говорит: «Да и кур у нее много». Выпустил он кролика и сам залез в капкан. Кролик и убежал. Вскоре старуха вышла из дома и сразу к капкану. «А, так это ты?» — говорит, и опять пошла домой. Лис думает: «Наверное, сейчас приведет дочку». Через немалое время старуха вернулась, но без дочери, а с раскаленной кочергой. Лис решил, что это ему грозят, чтобы он согласился жениться, и стал кричать: «Я женюсь на твоей дочке! Женюсь!» Старуха подошла к нему и давай его колотить: «Ишь чего надумал! Рябую курочку съел, огород разоряешь, да еще хочешь жениться на моей дочке… Вот тебе, вот тебе!..» И знай прижигает ему то морду, то хребет, то хвост, то лапы, то брюхо. Дочь выбежала на шум и ну хохотать. Старуха выпустила лиса, лишь когда остыла кочерга. «Чтоб я тебя больше не видела!» — пригрозила она. А лис проворчал: «Вот уж кролик точно не придет!..» И поплелся восвояси.
Романы Сиро Алегрии приобрели популярность не только в силу их значительных литературных достоинств. В «Золотой змее» и особенно в «Голодных собаках» предельно четкое выражение получили тенденции индихенизма, идейного течения, зародившегося в Латинской Америке в конце XIX века. Слово «инди́хена» (буквально: туземец) носило уничижительный оттенок, хотя почти во всех странах Латинской Америки эти «туземцы» составляли значительную, а порой и подавляющую часть населения. Писатели, которые отстаивали права коренных обитателей Нового Света на земли их предков и боролись за возрождение самобытных и древних культур Южной Америки, именно поэтому окрестили себя индихенистами.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.
Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…
«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.
В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.