В большом чуждом мире - [133]

Наливаются соками растения и на земле, и в сердце Хуана Медрано. Если они никогда не вставали на вашем пути, если жизнь ваша с ними не связана, вы можете считать их чуждыми глубинной вашей сути. Но Хуан Медрано носит их в памяти с детских лет, он жил с ними вместе и снова узнал и полюбил теперь, вплетая в ткань бытия; и вот, возвращаясь в свое временное прибежище, он может там, где скопилась мягкая и черная грязь, увидеть густые заросли контойи и чамико. Контойя — прутик с прозрачными листьями, от цветов его люди чихают, а оторванный пониже листа стебель сочится белым молочком, которое мигом очистит вам желудок. Чамико — карликовое дерево. Его лиловатый ствол низко разделяется на ветви, усеянные широкими листьями, а цветы — колокольчики — отвердевают и лопаются, рассевая крохотные черные семена. Есть их нельзя — отравишься или спятишь, но в малых дозах они хороши как любовное зелье. Хуан встретился здесь со всеми знакомыми растениями, от тех, которые помогут построить жилище, до тех, что накормят и пособят в любви. Вчера был день земли, сегодня — день дерева. Хуан и Симона черпают новую силу в природе, да и малыши повеселели. Муж берет кирку и копает канаву от родника к откосу, мимо места, где поднимется дом. В десяти шагах от будущей двери хрустальный ручеек стекает по желобку из сизого листа агавы в ямку, где плавает желтая тыква. Стало быть, начинается жизнь…

Хорошо возводить дом. Строишь его и радуешься, вбивая сваю, крепя балку, связывая бревна, настилая крышу. Дом спокойно смотрит в небо, и сверкает ли оно жгучим солнцем или низвергается ливнем, здесь, на клочке земли, прочное строение выстоит перед всеми невзгодами. Хуан и Симона построили дом из самых прочных и легких материалов. Толстоствольный пауко пошел на сваи и фермы, крепкий арабиско — на опорные балки, легкая агава — на другие, полегче. Сваи уходят на два метра в землю, а фермы и балки для большей надежности перевязаны прочными и гибкими лианами. Крыша — из тростника и соломы, а стены — из расщепленной агавы. Вот и готов их дом, защита от ветра, от солнца, от дождя и колючего, бессонного блеска звезд. Конечно, человек может противостоять стихиям, когда нужно, но, в отличие от зверя, он не всегда им открыт, и дом его служит ему защитой и опорой.

Хуан Медрано, Симона и дети отдыхают в новом доме, еще наполненном лесными запахами. Вдали поют ночные птицы, и пес Водолаз, который в последние дни все спал, бегает вокруг, заливаясь звонким лаем.

Хуан Медрано упорно боролся с лесом и в конце концов покорил его. Правда, крупных деревьев было немного, зато малые росли сплошной массой, а поле нужно было разбивать большое, он рассчитывал именно на большое поле. Закончив рубку леса, Хуан отделил стволы и крупные ветви, которые пойдут на изгородь, а остальные сволок в кучи и поджег. Огромные ночные костры осветили Сольму, и Медрано радовался, как радуются те, кто способен по-своему окрасить жизнь. Справедливости ради отметим, что горный лес не гнетет, как сельва, в которую попал Аугусто Маки. Сельва тягостна, она помрачает разум, а лесистые горы умеренного климата скорее бодрят.

Хуан поставил изгородь и стал дожидаться ноября, который уже приближался. А когда он подошел и выпали обильные дожди, Хуан вспахал и засеял свое поле. Хозяин, дон Рикардо, дал ему упряжку быков и семена, как выделил раньше инструменты и съестные припасы. На половине поля выросла пшеница, на другой половине — маис. Симона ходила за быками, разбрасывая семена. Четверо крестьян (а с Водолазом — пятеро) были очень довольны. Дожди все шли, и земля покрывалась густой порослью. Как и там, в Руми, земля здесь была на славу.

Однажды под вечер в Сольму пришла женщина, назвалась Ритой и попросилась переночевать. Отказывать ей не было причин, она переночевала, а на другой день не ушла и стала помогать Симоне по хозяйству. Она сказала, что жила у одной своей кумы, поссорилась с ней и осталась без крова.

Нет, она не приживалка, она прядет и ткет, а плату берет зерном. У нее есть постоянные заказчики и кой-какая птица. Переглянувшись с мужем, Симона предложила ей остаться. Рита ушла, а через два дня вернулась, погоняя мула, груженного курами и зерном. Она стали их первым здешним другом, подарила Эльвире блестящий глиняный горшочек, а Поли — шляпу своего умершего сына.

Хлеб поднялся, и Хуану Медрано пора было приступать к жатве. С еще большей любовью вспоминал он доброго старого Росендо. Пропалывать почти нс пришлось, потому что, как известно, на новых полях сорной травы очень мало. Иногда чья-нибудь корова ломала изгородь и приходилось ее чинить. Все остальное делала сама земля. Хуан отдыхал, выстругивая тарелки и ложки.

Рита ходила в пампу, за Тамбо, где жило много колонов, и приносила шерсть или готовую пряжу. Когда работы был избыток, она делилась ею с Симоной. Однажды Рита сообщила, что в селении кто-то умер, и предложила туда пойти. Симона упрекнула Хуана — чем стругать ложки, лучше бы сделал двери, а то они не могут оставить детей одних, но Хуан ворчливо отозвался, что ничего с ними не случится, если при них будет Водолаз. В чужом селении они ели маисовую кашу и похлебку, пили чичу и каньясо — всего понемногу, куда меньше, чем бывало в общине, — и познакомились с местными жителями. Возвратившись домой, они спросили у детей, было ли им страшно, и те ответили, что нет. Оттуда, с Тамбо, очень красиво выглядело их большое поле. Гордый Хуан признал — жить здесь неплохо…