В большом чуждом мире - [132]

И он понял, что надо идти по этим следам, исходить по ним всю страну вдоль, вширь и вглубь, ибо его судьба — от колыбели до могилы и даже до рождения и после смерти — это судьба земли.

Они пробуждаются среди тишины, ночные птицы умолкли, заметив, что мир снова обретает свет и очертания. По всему неизмеримому простору идет борьба убывающего сумрака и еще несмелой зари. Наконец запели дневные птицы, и голоса их под розовым небом слились в неумолчный гам. Деревья топорщат кверху гущу листвы, день оборачивается огромной певчей птицей.

Позолотив дальние пики, солнце спешит заглянуть в долины, заливает светом горные склоны, сияет на гряде Тамбо, спускается по откосам, покрывая лес, как глазурью, пеленой радостного света. Солнце не назойливо сейчас, оно греет нежно, и кажется, что его можно взять руками, словно созревший апельсин зари.

Симона поднялась затемно, чтобы раздуть огонь в очаге, и уже подает завтрак. Глотая дымящийся суп, Хуан размышляет о дневных делах. Черный шмель с желтыми пятнами садится на его сандалию. Маленькие красные муравьи деловито снуют по примятой траве. От земли поднимается теплый, густой пар, и легкие комары расправляют крылья, устремляясь в свой мерный полет и сверкая в солнечных лучах, как крохотные искорки света.

Симона говорит без умолку. Она по-юному крепка, бедра ее округлы, живот и грудь тугие. На ясном смуглом лице мягко светятся добрые глаза, но улыбчивые губы сейчас чуть-чуть поджаты. Негустая коса легко скользит по ее широкой спине, голова покрыта небольшой плетеной шляпой, сдвинутой набок. Одета Симона в цветастую кофту из перкаля и красную шерстяную юбку. Хуан Медрано тоже крепок и силен, но зрелость и горе проложили на его лице суровые борозды. Если впервые увидишь этих людей, не подумаешь, что Поли и Эльвира — их дети. Эльвире пятый год, она худенькая и маленькая, в широкой юбке, перетянутой в поясе, со смешными раскосыми глазками и круглым личиком. Поли, должно быть, лет шесть, он тоже худенький, ему велики белая рубаха и серые штаны, его продолговатое, бледное лицо очень печально, а черные глаза совсем угасли. Симона поведает нам, что они такие хворые и малорослые из-за малярии, бедности и других невзгод. Дети родились не в общине — уже немало лет прошло с тех пор, как их родители вышли из нее. Один раз они чуть было не вернулись, но повстречали Адриана Сантоса, который направлялся в Косту, и он сообщил им, что Аменабар начал новый судебный процесс.

Хуан идет по одной из тропок, протоптанных скотиной, бредущей на водопой. Петляя и раздваиваясь в зарослях травы и меж стволов деревьев, ома приводит его к роднику. Вода сочится из-под земли в глубине небольшой пещеры и растекается, заполняя маленький колодец и ямки от копыт, кувшинов и сандалий. Вот она, скупая, ласковая, прозрачная вода, которая освежает пересохшие губы и жаркое чрево человека и животного, дарит дереву густую листву и спелые плоды. Перевитые корни впиваются в землю, высятся сильные стволы, ветви разрастаются, закрывая жгучее небо, цветы разливают вокруг сладкое благоухание, и тяжело покачиваются, созревая, сверкающие плоды чиримойо. Время от времени хрустит ветка, лопаются дикие смоквы, и чудится, будто шумная жизнь течет по древесной сердцевине, поднимаясь из черной и тихой земли, в которой мягко утопает нога. Глубокая сила таится в деревьях, и музыка их, близкая на и и далекая, доносит сокровенный голос той же земли.

Все чувства Хуана становятся четче и живее, он видит природу в полном свете, всю, как она есть. Дерево и земля снова внутри него, а не рядом. Вот уньико по дороге к роднику протянул к нему ветви. Рука Хуана срывает листок, зубы надкусывают, и ему кажется, что этот терпкий вкус неотъемлем от тугих, круглых листьев и крепкого извилистого ствола, о который тупится топор. И этот сын земли приносит плоды в должное время, и ярко-красные капли ягод повисают на нем. Возле родника растет пауко, его могучий красный ствол легко вздымается, чтобы раскрыться на высоте множеством ветвей, усеянных широкими красноватыми листьями. Это дерево дарит крестьянину древесину, пригодную для вил и балок, а иногда его ветви как бы нарочно изогнуты в форме сохи. Растут здесь и чиримойо, и смоковницы, и другие деревья, любящие влажные овраги. Чиримойо исполнен изящества. Мягко покачивается ствол, обтянутый бледно-лимонной корой, а ветви густо покрыты нежными ярко-зелеными листьями. Белые мясистые цветы с сильным запахом предвосхищают большой округлый плод с блестящей кожурой, скрывающей белую сладкую мякоть, в которой блещут семечки, словно черный жемчуг. У смоковницы ломкие ветви, нетрудно переломить и ее пепельный ствол, но на нежных ветвях чиримойо вырастает крупный плод, а на ломких ветвях смоковницы появляются огромные листья, заостренные и раскрытые, как ладони, и гроздья шипастых колючих коробочек, в которых темнеют блестящие косточки, окруженные белой, плотной, маслянистой мякотью. Когда пет ни свечей, ни лампы, косточки эти насаживают на щепки, и они горят красноватым пламенем, озаряя ночь бедняку. За оврагом, по полям, рассыпались арабиско с крепкими стволами и крохотными листьями, меж которых лиловеют крупные цветы, сменяющиеся прочными орешками, а ствол под ударом топора или тесла являет благородную золотистую древесину. Уаланго тянет кверху свой плоский зонтик, корчится красный узловатый можжевельник, выпускает колючки кошачий коготь, и все эти деревья выделяются из прочих, как выделялся Росендо среди общинников. На горе Уинто растут ачупалья и кактусы, победившие безводье скал, и сторожевыми шестами стоят на обоих склонах голубые агавы.