В большом чуждом мире - [102]

Валенсио завернул ружье в одеяло и спрятал в соломе, на крыше. Потом пошел к озеру, выстирал пончо и развесил на скале. Когда он возвращался, народ говорил, глядя на его мощную грудь и темную кожу: «Каков, однако!» Так, обнаженным стволом, и начал он жизнь в Янаньяуи. Понимал он мало, зато глазом и ухом схватывал многое.

Кончились дожди, приехал отец Местас почтить святого Исидора. Община поставила у часовни каменные столбы, на них положили бревно, повесили колокол, и он зазвонил вовсю: «бом! бом! бом!». Холмы ответили ему, словно и там были колокола. Народ пил чичу, пил и Ва-. ленсио. Потом Паула сказала ему: «Идем к мессе». И он пошел и встал на колени, как все, а священник поднял какую-то большую чашу и еще сердился, что святого не подкрасили, да часовня тесновата. Народ обещал это исправить, — пока все деньги шли на Росендо, с ним беда. Тогда священник сказал: «Бог вам в помощь». Валенсио не знал, кто такой бог, и подумал, что это — начальник посильней Дикаря. Потом явились надсмотрщики в синей форме, и он хотел взять ружье, но Паула его остановила: «Не надо». Валенсио сидел у порога, пока они везде рыскали, искали разбойников да так и не нашли, а проходя мимо него, один надсмотрщик буркнул: «Поймаешь этих кретинов!» Валенсио не знал, и кто такие кретины, но решил, что это слово хорошее, иначе бы тот сказал «ослов». Он очень тосковал по женщине, особенно остро почувствовал это, когда увидел парочку на жнивье. Последнее время он подружился с Иносенсио, и ему захотелось обрюхатить сестру пастуха, как Дикарь обрюхатил Касьяну. Валенсио думал, что если Тадея отойдет подальше от деревни, он с ней сладит. Касьяне скоро рожать, потому Дикарь его и послал и поручил дело, о котором он не сказал даже пастуху, хотя они вместе пасли коров. Коров он любил больше, чем овец, пампа уже высохла, и он, вскочив на коня, без седла, размахивая лассо, сгонял стадо, и общинники говорили: «Да, ездит он ловко!» Еще он любил гулять у озера, ходил туда по ночам, ловил уток прямо руками, сворачивал им шею или перекусывал и пил теплую кровь. Сестры говорили ему: «Не ходи, это место заколдованное», — но уток жарили. И еще они говорили, что нельзя ходить в разрушенные дома, там какой-то Чачо, но он все же пошел и никакого Чачо не видел, — должно быть, тот спал по ночам, бездельник. А больше всего Валенсио любил подниматься на Руми и глядеть оттуда, изучать все тропы, чтобы, как только родит Касьяна… В общем, Дикарь поручил ему одно дело. Гречиху уже собрали, подходило время ячменю, молотьба прошла на славу, но все жалели, что не хватает чичи, а Валенсио скакал на коне, пил чичу, и все ему нравилось, почему только люди недовольны?

Как-то под вечер, уже смеркалось, Тадея шла с желтой выдолбленной тыквой по воду, вдали от домов, и Валенсио повалил ее в овражек. Она сперва сопротивлялась, но потом поддалась, и он узнал, какая она горячая и нежная. Она сказала, что теперь они муж и жена, а Иносенсио, узнав о случившемся, посмеялся и похвалил их, и они стали ждать праздника, чтобы священник их повенчал. Община собиралась построить им дом, — для новых семейств уже соорудили пять домов, Валенсио сам помогал, а пока что они каждую ночь ходили в овражек, и все было хорошо. Собрали общий совет, опять хотели выгнать Порфирио и других пришлых. Валенсио спросил: «А меня?» Все рассмеялись, и никого не выгнали. Порфирио сказал, что надо прорыть глубокую канаву от озера к пампе, чтобы воде было куда стекать, тогда там можно будет сеять, но Чауки запротестовал: это, мол, Порфирио навредить хочет, озеро рассердится, и та женщина из него выйдет. Валенсио подумал, что никакой женщины не встречал, даже у самого глубокого места, возле камней со стороны Мунчи; гнезда там есть, а женщины нет, она, наверное, на середине, но вообще-то они трусы, женщину боятся, он бы ее просто повалил, как Тадею.

Жилось ему в общине хорошо. Некоторые все еще жалели Росендо, которого никак не выпускали из тюрьмы. Однажды Амбросио Лума сказал, что надо плести циновки и жечь известь на продажу, и все отправились резать тростник и жечь синеватую известь. Валенсио научился всему этому, но попросил за работу не деньги, а хлеб, и ему принесли мешок хлеба. Он угощал Тадею, хлеб был очень вкусный.

Как-то вечером распогодилось, вышел месяц, заиграли звезды, дети побежали в пампу и весело запели: «Луна, луна!» Валенсио вспомнил свое горькое детство, а тут детей не пороли, и всем было хорошо. Потом стригли овец, но никто не отбирал шерсть, вся общине осталась, и Тадея сказала, что соткет ему пончо. Он попросил малиновое в зеленую полоску, она такое и сделала, очень красиво вышло.

Сестра должна вот-вот родить, и ему так славно с Та-деей, и пончо у него новое, и циновок он еще наделает, чтобы купить Тадее платье, и горы тут высокие, и небо ясное, и озеро блестит, как Тадеины глаза…

XIII. Что бывает на руднике

Калисто Паукар идет по пуне Гальяйяна к Навильке. Завтра он увидит рудники, где добывают золото, медь и серебро; последний рудокоп получает там по солю в день. Во всяком случае, так ему сказали. В широкую дорогу вливаются сотни тропинок, вьющихся меж отрогов Анд, и сейчас по одной из них надсмотрщики и жандармы гонят каких-то людей. Стражи едут верхом, ружья сверкают, плащи и пончо особенно ярки на сером фоне пожухлой травы; узники же бредут, спотыкаясь, попарно скованные цепью. Калисто испугался было, но решил, что ни в чем не виновен, никому ничего не должен, и пошел дальше. Свернув на большую дорогу, всадники поравнялись с ним.