В Бога веруем - [2]

Что-то его подвело: особенности темперамента, отсутствие амбиций и дерзости — лакуны, не восполненные связями семьи. Его ровесники сколотили состояния, но и он надрывался не меньше других доступными ему способами, и у него есть сейчас два вполне приличных костюма, но как-то надо растить ребенка, и третьему костюму — от Бриони — в его скромных мечтах нет места. Он тот, кто перед тем, как попасть в гроб, попадает только в статистику: “восемь убито, восемнадцать пострадало”. Его можно вскрыть, выпотрошить, и в остатке будет все то же самое: недоумение, пустота, отсутствие. Назвать его “средним классом” не поворачивается язык. Он — никто. Он современный человек.

Дома он расправляет бумажку, показывает ее жене, рассказывает, смеется. Жена проявляет великодушие, и Д. Вашингтона разрешено обменять на сигареты или пиво — по желанию. Что Евгений и делает следующим же утром.

Он не поскупился, немного добавил и купил сигареты мечты, и половину пачки у него расстреляли в офисе и на улице. (Это кажется странным: обычно навороченные сигареты на улице не стреляют, так же как и совсем паршивые. Почему, боятся отказа? Нет, скорее из вежливости, или же это своеобразная мутация чувства собственного достоинства, в тональности “Рахметов и апельсины”. По каким причинам люди отказывают в сигарете, ведомо только им, но дают всегда из двух побуждений: чтобы отвязались, либо действительно не жалко; получить таким образом посредственную сигарету не страшно, завтра ответишь тем же, а хорошую — обидно. Ну, это обида плебея, норовящего плюнуть в чужом чистом подъезде. Да? Возможно, но, кроме обид, у плебеев бывает и гордость. Да? А объясните про апельсины, что это был за любитель цитрусовых. Рахметов? Ну, он ел апельсины в Петербурге и никогда — в провинции, потому что, видите ли, в Петербурге и простой народ может изредка себе это позволить, а где-нибудь в Саратове — нет. Забавно. Да, забавно.)

о фармазонском баксе

Евгений, значит, легко делился тем, что легко досталось. Видимо, он был не злым и не жадным, это, наверное, важнее всего, что мы успели о нем сказать, но сейчас рассказывать нужно не о Евгении, не о сигаретах, а о той минуте, когда он в очередной раз сунул руку в карман и, кроме сигарет, нащупал еще нечто, и потащил и, удивляясь, вытащил. И вытаращил глаза. Потом переложил доллар (тот самый, потраченный на сигареты) из правой руки в левую и повторил операцию. И все повторилось? Вот именно. Один доллар он держал в левой руке, второй лежал в правом кармане. И сколько бы ни доставал Евгений бумажку из кармана — грин за грином, — в кармане не убывало.

И скажем сразу, чтобы многотерпеливый читатель не ломал голову, над чем не следует: если бы Евгений проявил жадность и сигареты свои берег, произошло бы все то же самое, так что дело здесь не в сигаретах.

прошел год

Год прошел, как его и не было. Один доллар, может быть, и не много, но если не лениться опускать руку в карман, после дня и дней плодотворной работы хватит не только на пиво. И на квартиру хватит, и на машину, и на драгоценности для жены, и, хе-хе, на домик в горах — даже если это сомнительные Крымские горы. Почему не остров в Карибском бассейне? Потому что рука отвалится по доллару на остров собирать. Да и не было никакого острова в списке предметов первой необходимости; острова нужны снобам, и неврастеникам, и мечтательным детям младше-среднего школьного возраста. Верно, дочь подрастает. Но с ее мечтами мы ознакомимся позже.

Нам сложно описать роскошную жизнь, созданную бедным воображением. Евроремонт, машина и пальто до пят — это святое, но что дальше? Перелистывая глянцевые журналы, Евгений вроде бы полюбил холодноватые яркие пространства современного дизайна, но у жены обнаружился вкус к антикварке, и он подчинился, выучил названия стилей, одинаково ему безразличных, и имена маршанов, внушавших ему одинаковый ужас, привык к тяжелой мебели, смирился с картинами, которые все сливались для него в мутно-цветное пятно художественной вклейки из старой школьной хрестоматии по литературе. (А сколько было написано сочинений, в которых “Утро” оборачивалось “Спасением флага”, грачи прилетали на зимнюю дорогу, расплывались слезами чернила, и над всем этим немеркнущим маревом плохих репродукций, требующих воплощения в столь же изуродованных и приблизительных словах, грозным обещанием вечной гибели вставала “Опять двойка”.) Он охотно путешествовал — то есть ездил, куда его возили, осматривал достопримечательности, дегустировал, играл с ребенком на пляже, плавал с аквалангом (страх перед инструктором, хамоватым соотечественником, непроницаемым, самоуверенным, с лицом и манерами настоящего уездного мачо), но Крит, и Греция, и Барселона, и Рим так и остались мертвыми глянцевыми открытками, тщательно выполненной декорацией, заменившей тот настоящий мир, в который Евгений никогда бы не сумел попасть (не убеждали даже собственные фотографии на фоне Колизея, Парфенона и прочего). Единственным, что тронуло его, оказавшись похожим на что-то забытое и, вероятно, родное, были маленький глухой город на какой-то границе (ночь, вокзал) и пирожные в каком-то кафе (эклеры). Страх перед инструктором запомнился отчетливее всего. Может быть, он подозревал, что этот инструктор и его жена — ? Может быть. Но, вы ведь знаете, персоналу строжайше запрещено.