— Серый пел, Олень молчал, Семьянин ногой качал, — продекламировал Лёнька. — До чего мы так досидимся-то? А скоро уже к дяде Пете пора идти.
— Вы, конечно… я не знаю, — Таня пожала плечами. — Как же это можно-то!
— «Как же, как же»! — раздражённо сказала Коровина. — Это нужно. Понятно?.. Стаин Гена, какие у тебя предложения?
— Никаких у меня нету предложений. Как решите, так и я буду.
— Хорошее рассуждение! А ты что ж, не член коллектива?.. — начала Люда. Но тут же поняла, что это длинный разговор и не про то. Тогда она сказала: — Ладно. Давайте решать. Давайте проголосуем — и всё.
— Я против! — сказала Таня.
— Против чего?
— Против этого.
Они не произносили вслух, против чего «этого». Всё было понятно и так: чтобы сшить дяде Пете лечебные унты, надо содрать с собаки шкуру, а чтобы содрать с собаки шкуру, надо её…
— Ну хотя бы голосовать согласны? — спросила Люда.
— Значит, ты «за»?
— Нет, я так не согласна! — Люда встала, будто на сборе, будто весь шестой «В» здесь присутствовал. — Нечего меня выспрашивать. Я предлагаю тайное голосование.
— В принципе это правильно. — Стаин посмотрел на Маринку, но та сидела, упорно отвернувшись к окну.
— Конечно, правильно! — сразу, будто спохватившись, согласился Петров, но никто не поддержал его. — А чего? — сказал Петров неуверенно. — Правильно же!..
Люда вынула из тетради по русскому аккуратную беленькую промокашку. Неясно было, зачем вообще делают эти промокашки. Теперь почти что все пишут «шариками». Люда тоже, естественно, писала «шариком», но промокашку всё-таки хранила — просто так. И вот теперь она пригодилась!
Люда разорвала промокашку на шесть ровных квадратов, разложила их на окне. Сказала:
— Вот бюллетени, вот я кладу карандаш. Проголосуешь — отодвинь свой квадратик в сторону. Кто за операцию — плюс, кто против — минус. Кто воздержался — пустая бумага. Согласны?
Все промолчали, а молчание, как известно, знак согласия.
— Давайте только в другой угол отсядем, чтобы уж без подглядок.
— И откуда ты, Коровина, всё знаешь? — покачал головой Шуйский.
— В лагере один раз так голосовали. — Люда спокойно пожала плечами: — Тут ничего особенного нет.
Не сговариваясь, они сели за парты по одному человеку. Каждый как бы остался сам с собой. И никто не двигался с места.
— Ну чего? — спросил Петров. — Чего-нибудь ещё надо сделать?
— Если ты готов, то иди и голосуй. — Коровина кивнула в сторону подоконника.
Серёжа посидел ещё секундочку — вроде для приличия, потом встал и пошёл… Точно такой же походкой он обычно шёл к доске: и быстро (то есть вроде бы смело), и неуверенно одновременно.
Только он вернулся, встала Таня Полозова.
— Счёт матча: один — один! — сказал Шуйский.
Но никто не откликнулся на его шутку.
Вслед за Таней почти сразу пошла Люда Коровина. Потом наступила пауза. Потом одновременно встали Маринка и Стаин.
— Ну иди, иди, Марин.
— А я лично не спешу, — ответила Маринка довольно отчуждённо.
Так они и стояли: Генка опустил голову, Оленина опять отвернулась к окну.
— Ну ладно. Вы решайте, а я пошёл. — Шуйский лёгкой своей походочкой отправился к дальнему подоконнику. Но почему-то долго стоял над своей бумажкой.
Наконец проголосовали все. Последней Маринка… И тогда Люда Коровина, подчёркнуто глядя в сторону, собрала все бумажки, перетасовала их, словно карты (причём довольно ловко, чего Шуйский, например, никак от неё не ожидал), раздвинула веером, будто в подкидного собралась играть.
— Плюсов три, минус один, воздержались двое… Значит, будем! — И она бросила бумажки на учительский стол, чтобы любой желающий мог проверить.
Долго они молчали. Или им лишь казалось, что долго… Принято решение, и теперь уж никуда не денешься. Трое — «за», один — «против», двое воздержались.
— Какие будут предложения? — спросила Люда. Она стояла за учительским столом, остальные так и сидели далеко сзади.
Поднялся Стаин. Поднялся, потому что чувствовал: всё стало как-то страшнее и торжественнее.
— Я предлагаю разбиться на две группы. Одна ходит к дяде Пете, другая ворует.
— Верно! — словно даже обрадовалась Люда. А может, и правда обрадовалась, что дело стронулось, прошло мёртвую точку. — Верно! И командиром второй группы я предлагаю Стаина Гену. Согласны?.. Ген, кого возьмёшь к себе?
— Шуйского Лёньку… — и замолчал.
— Всё?
— У вас там у дяди Пети дел прилично, а нам как раз много народу не нужно.
— Согласен, Лёня?
Шуйский пожал плечами и покраснел.
— А кто умеет делать… — Таня Полозова обвела всех глазами. — Ну, после того, когда стащите… в смысле стащим…
— Я умею, — тихо сказал Генка. — Мы сусликов на селе свежевали.
Вот, значит, как оно называлось — свежевать. Жуткое это слово теперь камнем лежало в каждом из них.
Вечером в квартире Стаиных зазвонил телефон. Генка снял трубку.
— Это ты? — услышал он очень-очень знакомый голос.
— Я.
— Это правда, что ты… что ты свежевал?
— Они же вредные, Марин! А шкурки… — Он замолчал. И на том конце провода тоже долго молчали.
— Я тебя очень прошу: пожалуйста, ты его сам не свежуй.
Генка ничего не ответил. Стоял прикусив губу, а свободной рукой тянул себя за волосы, словно собирался их выдернуть! Не такой он был человек, чтобы ляпнуть это важное обещание. Ляпнуть, а потом не выполнить. Да ещё перед Маринкой!
