— Тогда хотя бы бросьте жребий… Ты можешь мне это обещать?
— Могу, — ответил он твёрдо.
Из разговора на уроке зоологии
«А мы, знаешь, мы один раз с дачи уезжали, так? Года три назад. И написали на берёзе: «Наташа+Маша» — у меня же сестра Наташка… Ну ты слушаешь, Лёнь?.. А после зимы приезжаем и про надпись каким-то чудом вспомнили! Смотрим, а её нету… Глядели-глядели… Представляешь, она, оказывается, метра на два выросла! Наверх ушла… Правда!.. Ну, может, не на два, а метра на полтора точно… И мы тогда стали каждый год писать. Но больше никогда так не вырастало. А первый год выросло. Интересно, почему, да? Я Марьяшу обязательно спрошу… Может, какое-нибудь активное солнце было?»
«Надписи-то чем делали?»
«В смысле как?»
«В смысле так! Ножичком небось?»
«Ой, ладно тебе, Лёнька!.. Ну хотя бы и ножичком».
«А тогда сама считай: «Наташа», «Маша» да еще «плюс» — одиннадцать ран. Ежегодно!»
«Да ей же не больно!»
«Ну правильно. Тебе больно, а ей не больно. Видишь, ты какая умная!»
* * *
Семь дней, даже можно сказать — семь дней и семь ночей, собака не выходила у них из головы. Она и ночью бегала по их снам — весёлый лохматый вратарь. Но о том, как они будут делать «то самое», никому из них не приснилось ни разу.
Генка и Князь караулили двор из окна стаинской квартиры. Однако Снелл гулял или с мальчишкой, или с мальчишкиным отцом, или вообще его не было. Дело ещё осложнялось тем, что Генку здесь хорошо знали. Да и Лёньку теперь, пожалуй, тоже: часто появлялся, все видели, к кому он ходит. А потом, именно он тогда интересовался этой собакой…
Вдруг возникло ещё одно препятствие: в дело вмешалась Жужина. Та самая Нелька Жужина, извечный тормоз шестого «В», которую в своё время они не приняли в команду.
…Генка нервно делал уроки, Князь стоял на посту у окна. Так у них было заведено — сорок пять минут, а потом смена караула. Вдруг Лёнька закричал:
— Эй, Семья! Хочешь старую знакомую повидать?
Генка рыпнулся к окну, оттёр плечом длинного, но хилого Князя, хотя места было бы достаточно обоим. Вот это да! На хоккейной площадке стояла Нелька Жужина и что-то втолковывала хозяину Снелла. Мальчишка то кивал, то пожимал плечами, а пёс приветливо обнюхивал Нелькины варежки.
— Что же это такое, Князь?
— Ты меня, конечно, прости. Я много знаю, но…
— Кто-то предал!
— Брось ты!
Доспорить им не удалось. Треснул телефон. Второй раз, третий. Наконец Генка снял трубку — вот же начнут звонить, когда не надо!
— Алё!.. Это ты?
Голос у Маринки был спокойный и приветливый. Наверное, впервые Стаин не обрадовался этому голосу.
— Марин! Слушай внимательно! У нас ЧП. Жужина во дворе треплется со Снелловым мальчишкой. Срочно тебя прошу: аккуратно разузнай у дяди Пети. Первое: ходит к нему Жужа или нет.
— Ужас какой, Ген! Вдруг она…
— Второе, Марин: если ходит, то с кем. Звони сразу… Постой! Надеюсь, ты к этому делу…
— Не стыдно! — И в ухо ему полезли короткие противные гудочки.
«Так, поругались, — подумал Генка. — Подлец я, подлец! Кого подозреваю…»
— Чего будем делать? — спросил Князь детективным голосом.
— Сам не понимаешь? Наблюдать! — рявкнул Генка.
* * *
Дальше ничего потрясающего не произошло. А впрочем, как судить. Может, как раз и произошло. Нелька, мальчишка и Снелл, все втроём, прошли по двору и исчезли в парадном.
— Что это за финты, Князь?
— Сюда бы Горелова Кольку, он бы живенько сочинил нам марсианских шпионов из созвездия Альдебаран.
— А мы чего сочиним?
— Не знаю, Семья!
Минут через двадцать Жужина вышла с полиэтиленовой сумочкой в руке. Несла что-то! Но не тяжёлое…
— Дураки мы — не догадались её встретить!
— Опасно! И так заварилось… Видишь, как всё пронюхивает.
Ещё минут через пятнадцать позвонила Маринка:
— Стаин? Это Оленина.
Как ни хотелось Генке узнать новости, он всё же сказал:
— Марин!.. Ну, Марин! Ты можешь меня извинить один раз в жизни?
— Во-первых, не один раз!
— Ну, Мари на!
Генка, что есть силы посмотрел на Шуйского, тот усмехнулся, дёрнул плечом и вышел, прикрыв дверь. И через секунду Генка услышал, как в уборной спустили воду: Князь хотел этим сказать, что ему вовсе не интересно, что он вовсе не собирается подслушивать «глубокоуважаемых влюблённых», что он вообще ни капли не переживает, а, напротив, как и всегда, готов шутить.
Но Генке, конечно, некогда было разбираться во всех этих тонкостях. Вот Маринка бы, наверное, разобралась… Так подумал Князь Шуйский и вздохнул, между прочим, довольно-таки грустно. Впрочем, и Маринка стала теперь какая-то не та. На всякий случай Князь спустил воду ещё раз — может, услышит… Но, конечно, она не слышала!
Она слушала совсем другое.
— Ну, Мариночка. Я тебя очень… Я тебя, Марин, очень прошу! Ты можешь меня простить последний раз в жизни?
Она молчала. Однако Генка чувствовал, что молчала благосклонно.
— Я, Марин, хочешь… Ну, я что хочешь за это!
— Значит, только за это?
Семьянин стоял повинный и счастливый.
— А я, между прочим, у дяди Пети была, — и добавила довольно ехидно: — По твоему заданию.
— Ну, Марин!..
— К нему Жужа ходит уже две недели! — выпалила наконец Маринка, которую саму распирало от новостей.
— Ёлки-палки!
— Но совершенно одна. Наврала ему, что «я, говорит, из штаба». А я ему говорю: «А вы ей чего-нибудь говорили?» А он говорит… В общем, он мне ничего не сказал. А потом он всё-таки сказал, что про собаку он ей говорил.
