В балканских ущельях - [107]

— Действительно, это звучит несколько иначе. Интересно, кто сказал правду?

— Это лишнее. Разве ты не видишь, что твои слова меня оскорбляют? Мои же слова не должны вызывать у тебя и тени сомнений, а ты еще собираешься проводить расследование! Не знаю, что и думать о твоей вежливости и осмотрительности!

Он понял, что его загнали в угол, и отвечал тихо:

— Даже если ты прав, расследование все равно необходимо. Надо доказать присяжным, что ты прав.

— Ну что ж, давай.

— Тогда слезай, я начинаю.

Последняя фраза была произнесена громко, так, чтобы все присутствующие могли ее слышать. Люди стали сходиться к нам, чтобы все увидеть лучше своими глазами. Взгляды, которые они на нас бросали, а также обрывки их фраз, сказанных шепотом, говорили мне — мы вызывали у всех уважение: никто еще так не разговаривал с коджабаши!

Важный чиновник уселся на стул, принял подобающую позу и повторил свою прежнюю фразу:

— Слезай с лошади и прикажи спешиться своим людям. Так надо.

— Я целиком согласен с тобой, но, ей-богу, не вижу в этом необходимости.

— Как же так? Я же начальство.

— В самом деле? Тогда я ничего не понимаю. А кто тогда мировой судья Остромджи?

— Тоже я. Я совмещаю обе должности.

— А разве наше дело относится к епархии мирового судьи?

— Нет, это дело кади.

— Значит, я все же прав. Наиб47 может принимать решения один, без заседателей. Кади подчиняются код-жабаши и другие. Где же все они? Я вижу только тебя одного!

Голова его снова замоталась из стороны в сторону.

— Я обычно решаю такие вопросы один.

— Если жителей города это устраивает, — это их дело. Я же знаю и уважаю законы падишаха. Ты требуешь уважения к своей власти, которой не обладаешь.

— Я позову всех.

— Так поспеши, у меня мало времени!

— Надо подождать. Неизвестно, где сейчас баш киатиб, а другой, как мне известно, уехал в Уфадиллу и вернется лишь через несколько часов.

— Мне это не нравится. Власть не должна заставлять себя искать. Что скажет макредж, когда я ему все это поведаю?

— Тебе не надо никому ничего рассказывать. Ты останешься доволен обращением.

— Как это? Каким обращением?

— Вам понравится.

— Послушай, мы сами будем решать, где нам понравится. Если ты нас оставляешь, как ты выражаешься, значит, мы арестованы. А мне это совсем не нравится.

— Но закон требует…

— Ты создал собственные законы, которых я не принимаю. Согласен ответить на вопросы настоящего суда, но себя лишать свободы не дам. Возвращаюсь в конак и жду там твоего вызова.

— Я это запрещаю! — Он поднялся со стула.

— А что ты мне сделаешь?

— Если ты меня вынудишь, применю силу.

— Ба! Ты уже посылал ко мне своих хавасов. Чего они добились? Ничего. И не добьются. Если у тебя остались еще мозги, выйди с юмором из создавшегося положения. Даю тебе слово, что не собираюсь бежать. Буду ждать твоего приглашения.

В его интересах было выйти из положения достойно. Подумав, он ответил:

— Я, пожалуй, соглашусь на твое предложение, потому, что убедился, что ты порядочный иностранец. Но дай слово, что не убежишь.

— Даю слово.

— Ты должен пожать мне руку. Это как подпись.

— Пожалуйста.

Я протянул ему руку и чуть не расхохотался.

Когда мы выезжали со двора, люди почтительно расступались перед нами. Османские судьи болезненно следят за непогрешимостью своей репутации, и старый коджабаши не был исключением из правила. Но сегодня его статус подвергся значительному потрясению. То, что это было так, я понял по тоскливому взгляду, которым он проводил нас, скрываясь за дверями своего ведомства.

Был и еще один недовольный состоявшимся действом — нищий. Время от времени я бросал на него осторожный взгляд, и каждый раз мне становилось не по себе от его внимательных черных глаз. Мне было ясно: он носит маску, прикидываясь тем, кем на самом деле не является.

Ненависть этого человека была не инстинктом, а благоприобретенным рефлексом, это читалось по его лицу. Что я ему сделал? Я был убежден, что вижу его здесь не впервые, но где еще он встречался на моем пути? При каких обстоятельствах? Я беспрерывно думал об этом. Нюх подсказывал мне, что его пребывание здесь находится в какой-то неразрывной связи с нашим заданием, и я дал себе слово не спускать с него глаз.

Конечно, и Ибарек, и его родственники были весьма довольны исходом нашего криминального дела. Они осведомились у меня, не боюсь ли я продолжения, и я их успокоил. Я спросил у хозяина, нет ли у него какого-нибудь молчаливого слуги, на которого можно положиться, и он привел мне одного такого. Я тут же направил его во двор баши — наблюдать за нищим. Мне важно было знать, остался ли он там или тут же смотался.

Халеф все слышал и спросил меня, зачем я отдал распоряжение наблюдать за нищим.

— Мне кажется, он замешан в нашей игре. Разве ты не заметил, какие он бросал на нас взгляды?

— Нет, я на него не смотрел.

— Так посмотри при случае. Мне кажется, он нам уже встречался.

— Где?

— К сожалению, не знаю. Где-то далеко отсюда.

— Может, ты ошибаешься?

— Вряд ли.

— Разве может нищий так далеко уйти? Он же не умеет бегать.

— Может, он просто притворяется.

— О нет! По нему видно, как ему плохо. Часто бывает, что, встретив человека, думаешь, что где-то его уже видел, а потом выясняется, что люди просто похожи.