В балканских ущельях - [103]

— Говори же, или я сейчас открою тебе рот. Палки для этого лучшее средство.

Он все еще в нерешительности смотрел в землю. Страх перед Мюбареком был у него так же велик, как и боязнь наказания.

— Ладно, если не хочешь говорить, я за последствия не отвечаю. Хаджи Халеф Омар-ага!

Едва я произнес это имя, как лодочник закончил свои размышления. Он тихо сказал мне:

— Эфенди, не надо звать хавасов, пусть даже Мюбарек накажет меня! Все равно это лучше, чем палки.

— За что ему тебя наказывать?

— Он строго-настрого запретил мне называть этот пароль.

— А что, ты обязательно должен ему сообщать, что сказал его мне?

— Нет, я не собираюсь этого делать, но ведь ты сам ему все скажешь.

— Не беспокойся. Я не имею привычки выдавать чужие секреты.

— Тогда он узнает это через своих птиц.

Опять эти птицы. Старый жулик прекрасно мог использовать в своих целях глупость этих людей.

— Да нет здесь никаких птиц. Ты видишь хоть одну из них?

Он огляделся. Нигде не было видно ни воронов, ни галок, ни ворон.

— Нет. Он послал птиц, потому что не знал, где вы остановитесь.

— Одна за нами было полетела, но мы ее быстро образумили. Твой старый Мюбарек не так умен, как ты о нем думаешь. Так что тебе нечего бояться. Говори. Чтобы попасть к нему тайно, нужно определенное слово?

— Да, эфенди.

— Для разных людей — разные слова?

— Нет, все знают одно и то же.

— Для различных целей?

— Тоже нет. Одно слово на все случаи жизни.

— Как оно звучит?

— Бир Сирдаш.

Это означало «доверенное лицо».

— Опять обманываешь?

— Нет, господин, как можно!

— Ты трижды меня обманывал и поэтому не заслуживаешь доверия.

— Нет, я говорю правду.

— Ну ладно, для проверки задам тебе еще один вопрос: ты уже выполнял задания Мюбарека?

Подумав немного, тот ответил;

— Да, эфенди.

— Какие?

— Не могу сказать.

— А палки забыл?

— Нет, не забыл, но все равно не скажу.

— Почему?

— Я поклялся. Пусть меня забьют до смерти, пусть я попаду в ад…

Похоже, он говорил правду. И тут я задал решающий вопрос:

— Эн-наср?

— Да!

Такого быстрого ответа я не ждал. На этот раз он не врал.

— Как ты с ним познакомился?

— Как и другие. Старый Мюбарек мне сказал.

— Для чего оно применяется?

— Как опознавательный знак.

— Между кем и кем?

— Между знакомыми.

— А сейчас?

— Нет.

— Почему?

— Случилось предательство.

— Кто предал?

— Никто не знает. Это случилось в Стамбуле.

— Как?

— Не могу сказать.

— Ты что, давал клятву?

— Нет, но я дал слово.

— Тогда ты можешь спокойно об этом говорить: я знаю больше, чем ты думаешь. В Стамбуле был дом для встреч тех, кто откликался на «эн-наср». Их выдал человек, живший рядом. Разве не так?

— Господин, откуда ты это знаешь?

— О, я знаю много больше. Дом сгорел, была драка.

— О, ты знаешь все!

— Могу спросить тебя и об уста44. Слышал о нем?

— Кто ж его не знает!

— А сам ты его видел?

— Нет.

— Ведомо тебе, кто он?

— Тоже нет.

— А где его найти, знаешь?

— Это ведомо лишь посвященным.

— Я думаю, ты относишься к их числу.

— О нет, эфенди!

Я понял, что парень говорит правду.

— Ладно, вижу, что ты не такой уж пропащий, потому отменяю свое наказание.

— Но задержишь меня?

Вопрос непростой. Я сделал строгое лицо и ответил:

— Вообще-то мне надо тебя запереть. Но поскольку ты стал честным, я тебя отпускаю. Можешь идти.

— Господин, а лодочником я останусь?

— Пожалуй. Снимаю с тебя все свои наказания. Его лицо засветилось от радости.

— Эфенди! — закричал он. — Моя душа полна благодарности к тебе. Сделай еще одно одолжение, и я буду окончательно счастлив.

— Что же?

— Не говори Мюбареку о том, что я тебе сообщил.

Такую просьбу мне было нетрудно исполнить. В наших же интересах было, чтобы старец ни о чем не догадался. Чем меньше знал он о нашей осведомленности, тем больше шансов оставалось у меня, чтобы перехитрить его.

Я заверил лодочника, что буду нем как рыба, и он ушел весьма довольный таким удачным исходом этого интермеццо. Надо добавить, что последняя часть нашего разговора прошла вообще без свидетелей. Хозяина отозвали, и тот забрал с собой брата; ни тот ни другой не слышали ни слова. Остальные трое и так были посвящены во все секреты.

И только тут я заметил, что лошади окружены людьми с улицы, проникшими во двор через открывшиеся ворота. Все пытались выяснить, как это всадник может на лету затащить человека в седло. Или их интересовало нечто другое? Похоже, так оно и было. Халеф рассказал, что кто-то уже спрашивал его, не тот ли я хаким-баши, который подарил Небате двести пиастров и к тому же застрелил птицу Мюбарека.

Всего пятнадцать минут в конаке — и уже знаменитость! Это было нам не на руку. Чем меньше о нас говорили и обращали внимание, тем быстрее мы могли выполнить наше задание.

Я прошел внутрь здания. Оно было почти такое же, как и в Дабине, но только вместо плетеных стенок здесь стояли настоящие, кирпичные.

Турок отрекомендовал нас наилучшим образом — и мы были проведены в особую комнату, нам принесли воды, почистили нашу одежду и накормили, что было немаловажно, учитывая все предыдущие мытарства.

Оба брата ели с нами. Салфеток, или, как выразился Халеф, нагрудных занавесок, правда, не дали. Само собой, речь шла о краже, подробности которой обсуждались снова. При этом я думал о том, что так ни разу и не видел бежавшего вместе с преступниками тюремного надзирателя — остальных я знал в лицо. Поэтому я спросил Ибарека: