Узют-каны - [186]

Чистил картошку и бурчал под нос:

– Пчёлы летят домой, дед. Зачем тебе мёртвые пчелы?

…Они жили там, полосатые трудяги. Роились в тесноте телефонного аппарата и спали кружком, греясь друг об друга. Он не сумел вызвать их. Маруся сумела.

Ели жареную картошку, хотя экскаватор топал по краю посёлка так, что дребезжали стёкла и грозили, лопнув, вылететь на кухонный стол, прямо в еду. Молчун сказал, что звонил в город и что не дозвонился. Никто не брал трубку, мол.

– Через девятку? – спросила Маруся. – Тут только через девятку можно позвонить.

– Нет, – признался Генка, ему стало легче, даже мысленно потёр ладони. Вот где ошиблось ПБО! Он не знал, что надо набрать «девять», следовательно, этого не знал червь, и заманивал знакомыми голосами напрасно. Маруся сняла трубку, и его радость вмиг улетучилась. Не успевая, опаздывая, не смог остановить.

– Я родственникам попробую, – сосредоточенно крутила диск Маруся. – Там дядя Коля должен быть. И Анчол… Ой! Что это?

Из ситечка трубки, как через мясорубку полезли янтарные капли мёда. Провисали, покрывались полосками и, жужжа, взлетали. Девушка таращилась, продолжая держать трубку над столом. Десятки шумных пчёл высыпались из аппарата, какое-то время кружили и замертво падали, осыпаясь со стуком вишнёвых косточек. Падали странно, в запрограммированном порядке, подразумевающем интеллект. Маруся догадалась кинуть трубку на аппарат, но пчёлы, сколько бы их там ни было, видимо ожидали от неё подобного и успели вылететь все до одной. Иначе быть не могло. Их мёртвые тела, падая, организовывали буквы. Всего-то минутка прошла после попытки позвонить, а Молчун, так и не успевший хоть как-то среагировать, смог прочитать на полу карикатуру на краткое предложение.

Приоткрыв рот, широко лупая глазами, Маруся смотрела на мёртвых насекомых, и до неё постепенно дошло.

– Письмо от деда, – шепнула, схватилась за горло, видимо пытаясь проглотить невидимую цепь волнения.

Как ни в чём не бывало, Молчун ткнул вилку в картошку, проглотил, хотя после мельтешившего роя и поджарка стала напоминать пчёл.

– Очень мудро с его стороны подстраховаться и сказать мне, что и так знаю. Даже пчёлок жалко. Камикадзе. Как он их так выдрессировал?

– Ты не видел? – поразилась Маруся. – Они пролетели сквозь телефон. С города. По проводам. Это чудо, Гена! Волшебство!

Молчун отодвинул сковородку.

– Идти нам некуда. Но собираться пора.

Из благодарности Марусе не хотелось топтать несчастных, она сгребла их в совок и аккуратно высыпала с крыльца. Горстка мёртвых пчёл отчего-то напомнила ей картину из школьного учебника. Картину, где курган в пустыне состоял из человеческих черепов.

– Спасибо, – все, что она могла сказать, подняла голову, обернувшись на треск.

Экскаватор пережёвывал очередной дом – кажется, местного учителя. Нет. Дом паромщика Улагашева. Дом учителя следующий. У них есть ещё полчаса. Не сдержавшись, показала гиганту нововведённый модный жест, пришедший с видеоэкранов. Средний палец высунулся из сжатого кулака. Для солидности девушка рубанула ребром ладони по плечу, потрясая оскорблением. «Паша так делал», – вспомнила, но это уже не было столь важным.

– Получил да! Вот тебе! Понял! Всё знаешь! Мы тоже не лыком шиты. Мёртвый город! Пчелы написали – мёртвый! Выкуси, дрянь!

Пока собирались, её щекотал смешок, Ах, да Анчол! Жив старик! Спасся. Её не пугало, что подтвердилась Генкина теория. Знай наших! И дядя Коля жив! Анчол убедил, увёз их куда-то. Подальше отсюда. Всех увёз, кого смог. Веники в подпол спрятал. Знал наперёд, пасечник. Она веселилась бы ещё больше, узнав, что Анчол нашептал что-то над могилой Барса. И наступив на неё, экскаватор раздражённо елозил минут пять, чувствуя непонятное магнитное притяжение.

Для Маруси не имело значения, куда теперь ехать. Пока что дорога была одна. Сухая, безжизненная трасса до санатория, а там будет видно. Они задержались. Отдохнули. Теперь – дёру! На мотоцикле их не догнать ни огню, ни чудовищу.

Она надела белый бюстгальтер, принадлежащей Валентине, жене дяди. Показала язык Генке, который таращился на неё с уморительно-сальной ухмылкой. Блузка, кофта тоже были позаимствованы из гардероба родственницы. Единственное, что она оставила на себе из прежней одежды – рваные, прожжённые джинсы. Валентина ходила преимущественно в юбке, и альтернативой могли стать только заношенные трико, в которых копались в огороде. Зная об этом, Маруся после бани слегка джинсы простирнула, они не успели высохнуть совсем, поэтому были холодными и неприятными. Что делать? В юбке на мотоцикле с искусанными комарьём ногами – вариант не из лучших.

Одеваясь, Маруся вновь взгрустнула. Она не чувствовала себя вором или мародером. Если бы родственники оказались дома, сами бы предложили помощь. Но их не было. И никогда не будет здесь, в этом доме. Обещанные сроки истекли, эвакуация затянулась. Пожар не смогли остановить. Возможно, к лучшему. Сейчас бешеный экскаватор мог бы насладиться новыми жертвами, топча людей, как динозавр Спилберга.

Тут же она подумала о навесном мосте. Что, если огонь сумеет перебраться по нему на этот берег? То нажитое годами имущество, что экскаватор не растопчет, уничтожит пожар. Но это не самое страшное. Мост – первая подвернувшаяся переправа, связь между берегами. Возможно ли допустить, чтобы огонь, перескочив на эту сторону, смог продолжать смертоносное шествие, губя тайгу? Они и так стали свидетелями самого большого пожара за всю историю края. Если вдуматься – десятки гектаров выжженной земли. Пока что огонь вынужденно лез в капкан: уничтожая хвост Спящего Дракона, оказался в междуречье. Здесь же ему открывались новые, нетронутые просторы…