Узор на снегу - [34]

Морин исполнилось девятнадцать, когда они встретились. Она была студенткой и работала в кафетерии, чтобы оплатить свое пребывание на курорте, где Тим работал инструктором по лыжам. Он заметил ее в первый же день, познакомился на другой и дал несколько уроков в дневные перерывы, так как она едва умела делать разворот, не говоря уж о том, чтобы держать равновесие. А на следующей неделе затащил в постель, даже и не подозревая, что окажется ее первым любовником, поскольку не могла же она не знать, что эти парни на лыжах охотно просвещают новичков не только на склонах, но и вдали от них.

Когда в мае он окончил менеджерские курсы, Морин уже была на пятом месяце беременности. Не имея ничего, кроме его образования и абсолютной веры в способность Тима сделать ее счастливой, они поженились. И Морин, на время забыв о планах стать учительницей, решила полностью посвятить себя материнству. «Для всего остального будет время потом, когда ребенок пойдет в школу», — сказала она.

«Потом» наступило, когда Стеф исполнилось восемь, и они уже ощущали ветер перемен. Впрочем, тогда же оно и закончилось, со смертью Морин под лавиной, обрушившейся на горную дорогу, по которой ехал автобус.

Но ни разу за все восемь лет их супружества он не испытывал такой всепоглощающей страсти, которая сжигала его сейчас.

— Прости, Морин, — пробормотал он, охваченный сожалением и чувством вины, и только потом осознал, что произнес это вслух.

В секунды, последовавшие за этим, ему показалось, что все вокруг замерло. Действительность, время, биение его сердца словно исчезли в черной дыре парализующей паузы, во время которой он молился, чтобы его слова прозвучали неразборчиво и остались непонятыми Лилиан, которая лежала под ним, мягкая и податливая, как воск.

Однако она все прекрасно слышала. Еще отзвук его голоса не растаял в воздухе, а льнущее тепло сменилось отчужденной замкнутостью.

— Лилиан! — сказал он, стараясь удержать ее. — Ты не так поняла.

Но это было все равно что удержать тень. Она выскользнула из-под него и поспешила прочь из комнаты. Быстро натянув трусы, он бегом кинулся за ней.

Тим нашел ее в гостиной перед камином. То, как она сидела, скорчившись под мохеровой шалью, кое-как наброшенной на плечи, с волосами, беспорядочно рассыпавшимися по плечам и спине, и глазами, невидяще уставившимися в пламя, напомнило ему однажды виденную картину: уличный беспризорник, присевший в поисках тепла к костерку, горевшему в темной аллее.

Опустившись на колени рядом с ней, Тим прикоснулся к ее руке.

— Лилиан, милая…

Она вздрогнула, словно ее ударили.

Прикрыв глаза, он мучительно искал слова, которые помогли бы все исправить.

— Послушай, — наконец сказал Тим, — мне бы хотелось, чтобы того, что сейчас случилось, не было, но это невозможно. Все, что я могу тебе сказать: это не имеет никакого отношения к тебе. К нам.

— К нам? — Она медленно повернула голову и остановила на нем ничего не выражающий взгляд. — Нет никаких нас. И никогда не было.

— Ты не права, — возразил он. — Какое-то время были только мы. Никого, кроме нас.

— На какое-то время мне не нужно, — с горечью произнесла Лилиан. — И я не хочу быть твоей суррогатной любовницей. Если бы я хотела только получить удовольствие, я бы нашла не меньше дюжины мужчин, которые с радостью обслужили бы меня, без напоминаний о том, что я в лучшем случае лишь заменяю женщину, с которой им хотелось бы быть.

Его потрясла звучавшая в этих словах боль. «Обслужить? — хотелось крикнуть ему. — Мы занимались любовью, черт возьми!»

Но он взял себя в руки, потому что никакие слова не могли ничего исправить. И никогда не смогут. Случайной обмолвкой, которая была более сложной и более лестной, чем она, должно быть, предположила, он лишил их возможности на отношения, которые продлились бы значительно дольше, чем оставшиеся несколько дней.

По зрелом размышлении это, возможно, и к лучшему, тоскливо подумал Тим. Разве могут две полярные противоположности, каковыми они являлись, найти точки соприкосновения, на основании которых можно построить что-нибудь, кроме мимолетной случайной связи?

Нет, не могут, и глупо с их стороны было даже пытаться. Европейская тонкая штучка и работяга, живущий в диком северном краю, дадут плохую смесь, как бы хорошо их ни размешивали. Но это вряд ли оправдывало его.

— Ты впервые была с мужчиной, — сказал он, чувствуя себя обязанным заговорить о том, что ему больше всего хотелось обойти молчанием.

— Не говори глупостей, — фыркнула она. — Конечно нет.

— Да, Лилиан. Ты была девственницей.

Она деликатно зевнула, словно породистая кошка, которой до смерти наскучило надоедливое внимание бродячего кота.

— Когда-то — безусловно, но давным-давно.

Он сердито взглянул на нее, намереваясь напомнить, какую стыдливость она проявила в ванной, что было первым намеком на ее невинность. Но что это даст, если она твердо решила отрицать правду?

Тим прошелся до окна и обратно.

— Хорошо, мы пока это оставим. Но что будет дальше?

— Я намерена хорошенько помыться, а ты можешь хоть в масле кипеть, меня это не волнует.

— Ты уедешь?

Она презрительно вздернула подбородок.