Узор на снегу - [31]

Голос за плечом Лилиан прервал ее размышления.

— Там есть и горячий шоколад, но вы кажетесь немного грустной, и я подумал, что это может поднять ваше настроение.

— Ах, — удивилась Лилиан, увидев Виктора с дымящейся чашкой пунша в руке, — это вы?

— Верно. И прежде чем вы прикажете мне убираться, пожалуйста, выслушайте меня. Мое поведение прошлым вечером было непростительным, и мне очень жаль, что у вас и Стеф остался неприятный осадок. Конечно, слишком смело ожидать, что вы поверите моему обещанию больше не переступать черту, поэтому, если вы скажете, чтобы я держался подальше, я пойму. Но я хочу, чтобы вы знали: если вам понадобится дружеское плечо, всегда можете на меня рассчитывать.

Она и представить себе не могла, что обрадуется, увидев его снова, не говоря уж о возможности примирения, но очевидное раскаяние Виктора тронуло ее. С того момента, как приехала сюда, Лилиан только и делала, что безуспешно пыталась реабилитировать себя в глазах Тимоти, и ей слишком хорошо было знакомо ощущение, когда искренние извинения швыряют тебе обратно в лицо. Она к такой тактике прибегать не станет.

— В таком случае, — натянуто улыбнулась Лилиан, — будем считать, что прошлый вечер забыт.

— Спасибо. — Он кивнул в ту сторону, где Рили с гитарой в руках занял место у разгоревшегося костра, а двое из обслуживающего персонала раздавали листы бумаги с отпечатанным текстом. — Не хотите ли сесть? Похоже, представление начинается.

Рили запевал, а остальные подхватывали одну за другой светлые рождественские песни, и Лилиан чувствовала, что ее прежняя тоска постепенно отступает. Но все мгновенно изменилось, едва он затянул красивую балладу о любящих мужчине и женщине, оказавшихся в несравненной красоты месте в самое волшебное время года. Лилиан внезапно захлестнула острая печаль. Так много лет она встречала Рождество в одиночестве… Как получилось, что в этот раз все сложилось иначе? И почему у нее такое чувство, будто она была в шаге от того, чтобы обрести нечто подлинное?

Яростно заморгав, она отвернулась в сторону, чтобы никто не видел ее страданий. Но один свидетель все же нашелся. Прислонившись к одной из опор палатки, Тим внимательно наблюдал за ней.

Завороженная его пристальным взглядом, Лилиан замерла. Ее горло пересохло, а стоявший вокруг шум словно кто-то выключил, и эту странную тишину нарушало только громкое, неистовое биение ее сердца. Тоска исчезла, уничтоженная жарким пламенем, не сравнимым с тем, какое могли бы дать все костры в мире.

Она отчаянно пыталась проглотить комок в горле и не могла. Как не могла и оторвать взгляда от Тима. Вместо этого она всматривалась в его черты, освещенные красными бликами, изучая загадочную глубину глаз, твердую линию подбородка, любимые очертания чувственного рта.

Любимые? Она невольно задохнулась, издав сухой, кашляющий звук. Опять это слово всплыло в сознании, когда она того не ожидала.

— Что такое, Лилиан? — спросил Виктор, осторожно прикасаясь к ее руке. — Вы поперхнулись пуншем?

Она отрешенно покачала головой. Сверкающий взгляд Тима переметнулся с лица Лилиан на участливую руку, лежавшую на ее запястье, и его губы угрожающе сжались. Оторвавшись от соснового столба, он повернулся на пятках и исчез в палатке.

На обратном пути сани Рили ехали впереди и остановились перед главным корпусом немного раньше, чем появились те, которыми правил Тим. Сославшись на усталость, Лилиан отказалась от приглашения Виктора перекусить в буфете. Она хотела побыть одна. Или, точнее, не хотела быть с ним. Но о том, чего она на самом деле хотела, лучше было не думать.

Вдали зазвенели колокольчики, и через секунду из темноты выскочили лайки и помчались к зданию. Как трусиха, каковой она, несомненно, и являлась, Лилиан поспешила уйти. Она не могла встретиться с Тимом, пока не восстановит контроль над разгулявшимися чувствами, а это, судя по ее теперешнему состоянию, вряд ли случится сегодня вечером.

Но избежать его физического присутствия вовсе не означало выбросить Тимоти Эванса и из своих мыслей. Как бы быстро она ни ретировалась в свой номер и как бы глубоко ни забилась под пуховое одеяло, воспоминания о его словах, взглядах, безмолвных признаниях преследовали ее. Когда у нее успел накопиться этот огромный ворох воспоминаний?

В вечер приезда она сравнила его с мотыльком, привлеченным ее пламенем. А он возразил, что, по некоторым приметам, и ее неудержимо влечет к нему.

Что, если бы она ответила: «Да. Мы незнакомы, но в вас я увидела то, чего не могла найти в других мужчинах, что-то созвучное моей душе. Не просите объяснений, потому что их нет: одна сторона монеты не знает, что изображено на другой, но тем не менее они неразрывно связаны».

Может быть, Тим внимательно посмотрел бы на нее, как он умеет, и рассмеялся ей в лицо? А может, ее смелость побудила бы его отбросить привычную сдержанность и заглянуть в свое сердце?

Только вчера, когда Тим попросил помочь ему со Стефани, ей показалось, что он был в шаге от этого. «Сделайте так, чтобы она выглядела особенной», — сказал он, но не эти слова заставили ее трепетать, а взгляд, который говорил: как вы.