Узник Двенадцати провинций - [39]

Я завидовал Йорну, его умению давить своим присутствием, его толстокожести. Ничем его было не пронять. Крепко стоящий на земле, чутко на все реагирующий, незыблемый, как скала, непредсказуемый, как лис. После каждой нашей встречи он так и лучился довольством. Он прикидывал пользу моих отчетов, срезал слой за слоем с этой бесформенной массы, чтобы извлечь на свет наметки анализа, последствия которого мог предугадать он один. Его разум был остёр и черен, как вулканическое стекло. И он пользовался им, как скальпелем, вскрывая большое тело города. Он показывал мне зреющую в лоне семей ненависть и свирепую зависть, тяжбы из-за наследства и происки клеветников. Я был куклой в его руках, его недреманным оком в потемках, его ухом, приникшим к замочной скважине.

Как и старый Браз, он не тешил себя иллюзиями. Но здравомыслие знахаря и его добродушный гнев помогли мне открыть в себе лучшее. Цинизм же Йорна ввергал меня в бездны.

Даер тоже изрядно подрастерял свои таланты. Теперь он был мне полезен разве что для успокоения детей. С легкой руки Йорна он снова подсел на зерна солириса. Путешествовал он со мной в красивой полотняной сумке с вышивкой, которую смастерила Силде, и почти все время спал.

Так, наверно, могло бы продолжаться много лет. Я привык к этой жизни: палатка при свете дня, негласные визиты к больным с наступлением ночи.

Йорн срывал завесу тайны со всего сокровенного, чем делятся с врачом, и использовал это для шантажа. Для Силде он по-прежнему был добряком и жизнелюбом, скромным стражем с побережья, ставшим капитаном летучей таможни благодаря железной воле. Сообразительным, мужественным, прозорливым. Делающим на совесть свою работу, собирал ли он подати с рынков, проверял ли качество товаров, взвешивал ли и снимал мерки. Вот таким она его видела.

Я же видел, как он ловко дергает за ниточки, как подставляет подножки тем, кто стоял на его пути. В его мошну текли целые состояния. Он уже почти прибрал к рукам половину города. Я только диву давался, как он разорял дома, превращая их в пустые скорлупки, державшиеся только на усилиях их обитателей, которых заботили внешние приличия.

Но кто неумерен в своих аппетитах, тот рано или поздно подавится. А то и хуже – острая кость встанет поперек горла.

Эта кость явилась в один прекрасный день под видом запыхавшегося человечка, пузатого и коротконогого, в напудренном парике и черной бархатной шляпе, пропахшего чудной смесью камфары и табачного дыма. Йорн сразу почуял неприятности, когда этот надутый от возмущения индюк переступил порог его дома. Ведь к нему пожаловал не абы кто. Нет, совсем не абы кто. Это был не кто иной, как Просперо Деметриус Ван Хорн, статс-секретарь медицинской коллегии. Он достал из кармана кружевной носовой платок, утер лоб и, отдышавшись, сразу приступил к делу. Голос у него был столь же высокий, сколь и его самомнение, то есть такой высоты, до какой насмешкам уже ни в жизнь не добраться. Он пришел, чтобы выразить крайнее недовольство докторов и лично передать их жалобы тому, кто отвечал за порядок в городе:

– Что же получается, с одной стороны, профессия, согласитесь, из самых достойных, которую представляет коллегия не менее достойных докторов и ученых, все, заметьте, высокого рождения, все выдающихся талантов, все после долгих лет учебы принесли клятву врачевать тела, как живые, так и умирающие. А что с другой? Происки жалкого знахаришки! Заблудшего без диплома и с сомнительными методами. Он не ходит в церковь. Не платит податей. Он имеет дерзость наносить визиты горожанам, тогда как место ему в лучшем случае на рыбном рынке, среди предсказателей судьбы и продавцов снадобий, шарлатанов и зубодеров. Если таможня не наведет порядок, этим займется коллегия. И лучшее лекарство для проходимцев такого пошиба – хороший пинок под зад и петля на шею!

Йорн принял угрозу всерьез. Для начала он пригласил возмущенного индюка в дом, чтобы умерить его гнев и выиграть время. Сказал, что понимает его негодование, но, с другой стороны, юный Гвен из Варма не лишен дарований и к тому же пользуется поддержкой, о которой даже он, глава таможни, ничего не знает. В завершение он подмазал эту важную особу, вручив статс-секретарю мешочек с золотыми монетами якобы «на благие дела коллегии». Как ни парадоксально, с этим золотом, оттянувшим своей тяжестью его карман, Просперо Деметриус Ван Хорн ушел восвояси куда более легким шагом.

На следующий же день Йорн вызвал меня в «Выдох кита». Излагая мне ситуацию, он прикидывал разные варианты ее разрешения. Ни один его не устраивал – задали же ему задачу черные одежды. Но он искренне забавлялся. Это было что-то новенькое.

Всегда можно послать парочку верных людей припугнуть докторов хорошенько и задать трепку Просперо Деметриусу Ван Хорну. В конце концов, на этих типов угрозы и побои действуют как на всех. Как ни пыжатся, а стушуются. Но это не выход.

– Нет, – сказал он и длинно выдохнул, выпустив в потолок безупречное колечко дыма, – эту партию надо играть по их правилам. Будем действовать не спеша. Но вот что, скажи-ка мне сначала одну вещь. Я понимаю, что доктора тебя не любят: ты вторгаешься в их вотчину; но этот Просперо, сдается мне, имеет на тебя зуб. Это что-то личное, уж слишком он зол. Где ты перешел ему дорогу? Тебе вообще приходилось иметь с ним дело?