Узник Двенадцати провинций - [41]

После двух месяцев прилежных занятий мой учитель соблаговолил наконец немного открыться. За стеклами, которые он шлифовал, приезжали из дальних стран. Это были линзы для подзорных труб, в которые можно наблюдать за звездами. Я вопросительно поднял бровь. Чуть поколебавшись, он ушел в угол комнаты, порылся в ящике стола и вернулся с длинным футляром, в котором лежала его собственная подзорная труба. Вещица была красивая, в руке тяжелая, состоящая из трех медных цилиндров, вставленных один в другой. Было еще светло, и я направил окуляр не на небо, затянутое облаками, а на буйную зелень, среди которой поблескивала вода канала.

Впервые я смотрел с такого расстояния: вот рыбак собирает свои сети, паром пересекает канал, а там, на другом берегу, болтают три женщины, спят мальчишки в стогу свежескошенной травы… Вдруг я замер.

У маленького, спрятавшегося в камышах домика, спокойно озираясь вокруг, в окуляре появился Матиас. На миг я потерял его и вновь поймал ниже секунд через десять. Он прыгнул в лодку и поплыл по течению канала. Густая листва мешала мне разглядеть больше. Так, значит, он все это время жил здесь, среди хижин корзинщиков?

Абрахам Стернис взял подзорную трубу у меня из рук, внезапно раздраженный моим пустым времяпрепровождением. Он положил ее на место и благоговейно закрыл футляр.

Я кое-как отбыл урок и простился с учителем, полный решимости выяснить, чем промышляет Матиас. Дом, который был виден из мансарды, оказалось не так-то легко обнаружить с земли. Его скрывали камыши и со всех сторон окружала вода. Я должен был раздобыть лодку. И дождаться темноты.

Я вернулся туда в тот же вечер. Даер спал в сумке, висевшей на моем плече. Мне было не очень удобно с такой ношей, но я не мог оставить его ночью одного, он слишком беспокоился. Однажды так раскричался, что залаяли собаки, разбудили петухов и подняли с постели всех соседей. Представьте, какое общество встретило меня утром у дверей, и не в лучшем расположении духа…

Лодку я спрятал в камышах. Она была тяжелая, и от натуги меня одолел такой кашель, что я, силясь подавить его, едва не задохнулся. К счастью, ветер дул достаточно сильно, заглушая все шумы. Я пробрался между стеблями к темнеющей массе дома. За желтым квадратом окна, затянутого промасленной бумагой, склонились к дрожащему пламени свечи две тени. Один из двоих, конечно, Матиас, другого я сразу узнал по дородной фигуре – это был Йер. Понять, о чем шел разговор, я не мог – они говорили вполголоса. Я подкрался ближе. Светлое пятно на стене за ними отвлекло мое внимание. Я всмотрелся в бумажный прямоугольник – он более-менее походил на карту. Я плохо помнил географию, но этот серый силуэт на ней, как будто нос с тремя кончиками, гордо ныряющий в безбрежную пустоту океана… Черт! Бретань!

У меня вырвался крик.

Две головы вскинулись. Вряд ли они меня увидели, камыши колыхались между нами зеленой завесой. Матиас встал. Пора было уносить ноги; я повернулся, зацепился за что-то и растянулся, выругавшись сквозь зубы. Сумка слетела с плеча. Даер проснулся и заметался, шипя от гнева. Он выкатился из своей полотняной тюрьмы и, охваченный паникой, пустился наутек, как утка с отрубленной головой. Он бежал зигзагами в чаще стеблей и листьев в два человеческих роста, а я ничего не видел на расстоянии вытянутой руки. Пибил стремительно углублялся в заросли. Я попытался тихонько позвать. Увы, вразумить эту птицу было невозможно. Я его почти потерял, как вдруг услышал слева легкий шорох, мышиный писк, сразу следом – возмущенный хриплый щебет и наконец громкий треск ломающихся веток, сначала рядом, потом все дальше.

Скрипнула, открываясь, дверь. На пороге появился Матиас, прикрывая ладонью огонек свечи. Я прижался к земле.

– Что там? – спросил Йер.

– Ничего особенного. Лиса, наверно… или выдра… поди знай… А, вот она, вижу… точно… лиса…

– Она сожрет угрей!

– Нет, она пошла в другую сторону. И вообще, бояться нечего, я накрыл чаны и придавил гнетом. Смотри-ка, кого-то она все-таки слопала, кажется… Ну, приятного аппетита, рыжая… пойду отолью в канал.

Я стиснул зубы и вцепился в челюсть двумя руками, чтобы не вывернуло.

Подождав немного, я пополз обратно на четвереньках с зажатым в пальцах зернышком солириса. Я звал Даера как мог ласково, ловя малейший шорох в надежде услышать щелчок клюва. Моя левая рука наткнулась на комок перьев, пропитанных чем-то липким. Эти легкие мягкие перышки вокруг его шейки, скорее пушок, чем оперение, я легко узнал на ощупь. Кровь на них была еще теплая.

Я искал еще целый час, проклиная себя за глупость. Лиса… Нет, не мог Даер так кончить. Наконец, измученный, я добрался до лодки. Взял бутылочку можжевеловой и опустошил ее в три глотка. Горло обожгло, и звезды надо мной расплылись. Я натянул на грудь скатанную веревку вместо одеяла и уснул.

Незадолго до рассвета меня разбудили голоса. Я чуть приподнялся. Двое мужчин садились в плоскодонку с рыбацкими сетями на плечах. Дрожа от холода, я снова провалился в сон.

Проснулся я, когда от солнечных бликов защипало веки. Я уткнулся головой в борт, прикрывшись локтями. Лодку немного отнесло. Природа медленно стряхивала с себя ночной сон. Там и сям еще таяли клочья тумана, на другом берегу взлетела цапля. Я ощупью поискал сумку Даера, но так и не нашел. Заплескалась вода, лодку качнуло. Я насторожился. Наверно, большой зверь на рассвете пришел напиться. Я бесшумно раздвинул камыши…