Узник Бастилии - [3]

— Что это значит? — пробормотал Латюд.

— Именем короля я вас арестую.

— Но что я сделал? — воскликнул молодой человек.

— Не в этом дело, мой юный друг, прошу вас следовать за мной.

Всякие протесты были излишни; при помощи хозяина растерявшийся Латюд стал собираться.

Представитель полиции равнодушным взглядом смотрел на его сборы.

— Всякие вещи будут излишни, — сказал он, — вы будете снабжены всем, что вам необходимо. Будьте добры, поторопитесь.

В темном извилистом переулке, под каменными сводами ворот, тускло освещенных большим раскачивающимся от ветра фонарем, стояла высокая узкая карета, запряженная в две лошади. Окна ее были заделаны частой решеткой. Ошеломленного Латюда втолкнули в экипаж, и тяжелые колеса запрыгали и застучали по мостовой.

Лошади мчались в сторону улицы Сент-Антуан. При в'езде в предместье, на левой — стороне Сены, возвышалось гигантское здание. Это была Бастилия.

В начале XIV века Карл VI воздвиг эту крепость, которая должна была служить защитой Парижу. Могучие стены могли противостоять самым яростным нападениям, выдерживать длительную осаду. Но постепенно монархия, воюющая с внутренними своими врагами не меньше, чем с внешними, стала пользоваться Бастилией и для другой цели: исключительная мощь крепости сделала ее первой в Париже государственной тюрьмой. Все лица, неугодные королю, все беспокойные граждане— все попадали в Бастилию. Бастилия в глазах парижан сделалась воплощением самовластия, главной тюрьмой произвола, хотя она и была далеко не единственной тюрьмой во Франции.

Как же попадали туда? В начале XVII века министр д’Аржансон изобрел особые грамоты, носившие название «приказов короля». По этим приказам всякого человека можно было без суда посадить в тюрьму. Освобождение могло последовать только по новому приказу короля. Вскоре, однако, оказалось, что короля приходится беспокоить слишком часто, и изобрели новый способ. В приказах, заготовленных и подписанных, оставляли свободным место, где должно было значиться имя заключаемого, а приказы раздавались на руки приближенным короля в полное распоряжение в виде особой милости. Таким образом важные придворные могли засадить в Бастилию всякого неугодного им человека.

— Король, — сказал однажды министр полиции, — слишком добр, чтоб отрубить кому-нибудь голову, он предпочитает посадить своего врага в Бастилию и там «забыть»; его. Голова его остается на плечах, он через тридцать-сорок лет умрет собственной смертью.

Бастилия состояла из восьми огромных башен, соединенных высокими стенами. Каждая башня имела пять этажей камер. В первом этаже, в уровень с землей находились сырые карцеры, во втором этаже камеры были суше, но также холодны, в третьем и четвертом были комнаты с каминами, в пятом, так называемом «колпаке», помещались комнаты ледяные зимой, знойные летом. Плоские крыши башен были украшены зубцами и на них стояли пушки, грозно глядевшие на Париж и его окрестности.

В полуподвальные камеры заключали неисправимых, тех, которые совершали попытки к бегству, и от которых надо было избавиться как можно скорее.

Человеческая природа не могла противостоять столь ужасным условиям; заключенные сходили с ума или умирали от истощения, если им не удавалось покончить самоубийством. В случае безумия пленника отправляли в Бисетр или Шарантон, в случае смерти его закапывали под вымышленным именем на тюремном кладбище.

Латюд перешагнул порог этой страшной тюрьмы; по темным коридорам его провели в мрачную комнату, тускло освещенную тремя висячими фонарями. Пять человек офицеров в мундирах разбирали на столе какие-то бумаги. Двое сторожей, один со связкой ключей, другой с ручным фонарем, стояли у дверей в ожидании приказаний.

Латюда подвели к столу; не дожидаясь вопросов, он сам дрожащим голосом обратился к офицеру.

— Умоляю, господа, откройте мне, в чем моя вина? Я вижу по вашим лицам, что вы добрые и благородные люди— не мучайте же меня напрасно.

Офицер, который, повидимому, был старшим из присутствующих, холодно взглянул на него.

— Ваше имя? — сказал он.

— Меня зовут Латюд, но, умоляю вас, скажите, надолго ли меня заключают в тюрьму?

Офицер как-будто не слыхал его вопроса и обратился к сторожу.

— Вы отведете его в камеру сто четвертую.

Латюд заметался.

— Скажите же мне, по крайней мере, в чем меня обвиняют. Я сумею оправдать себя. В чем мое преступление?

— Переоденьте его, — сказал офицер и отвернулся.

Один из сторожей подошел к Анри, держа в руках лохмотья, которые едва ли могли назваться одеждой. При виде такого издевательства на Латюда напала ярость.

— Вы подлец, — крикнул он офицеру, — сжав кулаки, вы издеваетесь надо мной. Я не могу позволить.

Его оттащили от стола.

— Арестованный, — сказал офицер, — я должен вас предупредить, что таким поведением вы только вредите самому себе. Затем, обернувшись к сторожу, он прибавил — Берите его.

Латюд замолчал: его переодели и сняли с него пудренный парик; в грязных лохмотьях, снятых, вероятно, с умершего узника, он был похож на нищего.

— Отныне, — сказал офицер, когда переодевание было окончено, вы больше не будете называться Латюдом. Вас будут звать Данри; помните, что у вас нет другого имени.