Узлы на простыне - [98]

— Нет. Это реликтовое излучение?

— Ну я же говорю. Нет, использовали метод магнитно-резонансной томографии, метод, при котором используется эффект резонансного поглощения атомами электромагнитных волн. Человека помещают в магнитное поле, создаваемое аппаратом, при этом молекулы в организме разворачиваются согласно направлению магнитного поля. После этого радиоволной проводят сканирование. Изменение состояния молекул фиксируется на специальной матрице и передается в компьютер, где проводится обработка полученных данных. При помощи этого метода регистрировалась активность различных отделов головного мозга. Это проще и сложнее одновременно. Больные органы пациента попадают под администрирование мозга малыша, или другого, совершенно здорового человека. И его организм восстанавливается, при этом убивая источник излучения… .

— Постарайтесь сказать так, чтобы мы поняли.

— Все дело в резонансе. Понимаете? Здоровый молодой мозг дает свои волны на старые изношенные ткани, и они восстанавливаются, и ваша печень становится как у младенца.

— Стволовые клетки? — Дна решила уточнить.

— Да какое там, стволовые, детский лепет. Это технология совершенна, без побочных эффектов, это медицина будущего. Все дело в том, чтобы вовремя остановиться, и дать возможность жить дальше здоровому, а они подключали намертво, пока шли волны, — использовали до капли. Я и так вам много сказал.

— Значит, мой ребенок мертв?

— Да, тут много погибло. Здоровых. Они смотрели у кого органы здоровы и подключали их к тем, у кого были проблемы. Места менялись.

— То есть?

— Да что я вам объясняю. Все, идите отсюда, пока я вас не забрал. То есть — больные становились…  Их органы становились здоровыми, а…  соответственно…

— Но если, вы говорите, есть такая технология резонанса, то они могут и любого человека подставить…

— В том-то и дело, нужно подключать к аппаратуре. К тому же, все это недоработано…  Это все очень серьезно, и много вопросов морального аспекта…  человечество к этому еще не готово. Сами понимаете. Будут жить одни, и умирать, только родившись, другие. А люди, как звери…

* * *

Мы вышли из больницы молча. Даже хирург в этот раз молчал, впечатленный видимо тем, что остался живым. Мы шли по алле парка к тому месту, где Ариадна оставила машину. Снова пошел снег. Он медленно кружился, падал, и таял на лбу, на щеках, на губах. Это возвращало к реальности и логике. Последние события вели к безумию, мне так казалось. Все, что случилось со мной за последние сутки, могло свести с ума даже очень здорового человека, а я…  я должна была проходить восстановительный период. Иногда мне казалось, что все это не со мной, или я не так встала, или это сон. Все было перевернуто с ног на голову, ходило вверх ногами, всеобщее безумие, или…  или была безумна я? А может быть, я одна была здорова, а кругом ходили ненормальные, не понимавшие обычной, простой, человеческой логики, по которой нельзя сбивать, или убивать любимую девушку, нельзя, если любишь, бросать человека в больнице…  да что говорить…

Навстречу шел черный, во всяком случае, очень смуглый, явно южного происхождения, человек. За руку он вел маленького мальчика, смешно и старательно переступавшего маленькими ножками в поношенных штанишках.

— Привет Мустафа, — бросил ему Потапенко. — Ты куда? Не на работу ли с малышом?

— Да, вот жена забастовала, сказала, возьми малыша с собой сегодня, ей там уйти надо, по своим делам… .Пришлось взять самого маленького.

— Можешь не ходить в больницу. Там сегодня твои услуги точно не понадобятся. Там все в ОМОНе. Тебе вряд ли это нужно.

— О, спасибо начальник У меня, правда, документы в порядке, но лучше лишний раз не светиться. И так меня уже с тем случаем три раза допрашивали.

Мустафа развернулся и пошел рядом с нами, малыш потянулся ко мне и взял меня за руку. Он улыбался. И тут меня словно током обожгло. У него были абсолютно голубые глаза. Он смотрел ими так хитро, прищурившись, смотрел на меня абсолютно Митькиными глазами, и выражение лица было точно такое же, как у моей бабушки. Такое всезнающее и немного дьявольское.

— А где вы взяли этого ребенка?

Я остановилась и присела рядом с малышом на корточки.

— А что там, в больнице ОМОН? Что-то не так там, товарищ начальник?

— Да не зови ты меня так. Да там сплошные трупы. Место преступления там. Тебе туда лучше точно не ходить.

— Послушайте, это ваш сын? — я рассматривала малыша во все глаза.

Все вдруг остановились. Столпились вокруг ребенка, услышав в моем голосе что-то неладное.

— Только правду скажи. Мустафа. Где ребенка взял? Украл?

— Я скажу — на помойке подобрал — поверишь?

— Как?

— В больнице я чистил трубы. Ну за бинтами полез грязными, руки мне вытирать, все равно любой бинт чистый, и там в куче бинтов смотрю, тельце, я взял, а оно запищало.

— Черт. А когда это было?

— Да давно уже, не вчера. Он новорожденный был, даже пуповина у него не обрезана была. Ну, я его в сумку и бежать. Испугался, что меня за руку поймают. Сам не знаю, чего испугался. Что увидел такое.

— Как же ты ходил после этого в такое страшное место?

— Ну не буду же я показывать малыша и объяснять — так, мол, и так, вы тут умные врачи, живого ребенка в корзину кинули. Скажут — слишком умный, да? Ну я его принес. Домой.