Узлы на простыне - [100]

— Да она и не слушает меня. Ты слышишь? — Марфа взяла ее за худое, узкое, покатое плечо. Таких в России не встретишь. — Поедем сейчас, а потом уже отпускаем.

«Птичкам моя, — вспомнилось Мнишек слова в записке Дмитрия. «Отпускаем», — снова прозвучало во внешнем мире. Словно птичку, — подумалось ей.

И тут она четко и близко увидела глаза Марфы. Та усмехалась.

«Воля божья» — пробормотала Мнишек и пошла к выходу. Она брела по подземелью сначала медленно, потом ее шаги все убыстрялись и убыстрялись. И, наконец, она побежала.

Возок стоял тут же, во дворе, внутри, за стенами монастыря. Она подошла и оглянулась вокруг. Запряженный конь стоял совсем рядом. Ворота были раскрыты. Рывком, не думая, полька подбежала к коню и легко вскочила в седло. С места она рванулась, пустив коня галопом. Вон отсюда, подальше от этих лживых и грубых, непонимающих и не отвечающих за свои слова и клятвы людей.

Ветер разметал ее светлые, спутанные волосы. Белое чистое поле встретило ее слепящей искристостью солнечного снега. Голубое небо и солнце, — вот все, что было, и этого было вполне достаточно для счастья.

— Свобода! Вот оно счастье!

Марина гнала во весь опор. Все, что она хотела — это убежать, очутиться дома, в Польше. И к чему были все эти приступы гордости и самобичевания. Она не может быть позором семьи, потому что она — божий цветок, которому сам боженька дал жизнь. И все, что цветку надо было — это солнце, и голубое небо, и вот этот белый снег, и ветер, и вот так мчаться, и не смотреть в лицо этим женщинам, и не разговаривать на этом варварском языке, и не слышать, не слышать больше воплей и угроз. Она летела и летела, и казалось, все уже осталось позади.

Звук выстрела она не услышала. Кровавое пятно на груди расплылось на красном бархатном кафтане бесцветным темным местом. Волосы замерли в полете, и тонкая фигурка самозванки рухнула в искрящийся ледяными алмазами белоснежный сугроб. Черные вороны, чувствуя добычу, закружились и закаркали в ближайшем лесочке.

ГЛАВА 28

Мы медленно шли с Ариадной и Ваней по дорожке, вдоль нашего дома. Малыш говорил по-русски с трудом, но вполне меня понимал.

— Вот, все позади, — вздохнула Днуха. — Ты довольна?

Я кивнула и посмотрела на маленького человечка со смешным бабушкиным лицом и Митькиным взглядом.

— Что делать будешь теперь?

— Не знаю, как-нибудь выкручусь.

— Там ведь нам от сокровищ положено что-то.

— Да не важно.

— Ты знаешь, я тебе кое-что принесла.

Она полезла в свою огромную сумку и достала папку бумаг.

— Тут описание всего, что там нашли, и фотографии, и еще там диски с очень хорошими, подробными снимками. Тебе может пригодиться. Знаешь что.

— Что?

— Я вот не понимаю, почему этот клад не достали? И вообще, откуда он взялся-то?

— Я думаю, что после падения Константинополя и взялся. Тут и гадать нечего. Привезли. Вот на эти, видимо, деньги и построил Иван 3 новый Успенский собор, заложил Архангельский собор, начал строительство нового каменного Кремля, Грановитой палаты и Благовещенского собора. Откуда он денег взял после монголо-татар?

— Но почему они спрятали все это?

— Ново-Иерусалимский монастырь — никоновское творчество. А Никон был враг жидовствующих.

— Жидовствующие — это кто? Это что, евреи что ль?

— Да нет, была такая традиция, называть все ереси — жидовствующими. Это утвердилось еще в Византии, в первой трети 8 века. Они вечно все опасные для христианства явления обозначали как иудейские. А сам Никон, был иосифлянином.

— И что это значит?

— А то, что они считали, что рядом с исполнительной властью должен стоять настоящий ум, взращенный страданиями и отказами от плоти, духовный, настоящая мудрость. Понимаешь? Чтобы все было в гармонии, а не в стяжании. Чтобы кто-то, ну хоть кто-то у власти думал об истинном благе общества, а не о своем собственном.

— И?

— Ну, то, что он, я думаю, припрятал этот клад для того момента, когда все это будет не разворовано по сейфам, ну по подворьям, не каждому в карман, не растащат, а все будет использовано для развития и…  не знаю…

— А разе общественное благо — не тугой карман у каждого?

Я рассмеялась, посмотрела на маленького Ваньку.

— Знаешь, Днуха, я думаю, что карман, это вообще к делу не относится.

— А как же скрижали? Почему церковь спрятала скрижали? Это же их.

— А что их? Там за ерунду готовы были глотки друг другу перегрызть. А ты бы им — «боль — есть путь». И все остальное. «Страдайте»…  Они золото в кубышках считают — и присматривают, у кого чего стырить — а ты им — «страдайте».

— Короче, я хочу подписать с тобой договор, ты знаешь, я решила сделать бизнес на этом кладе, а ты напишешь каталог, описание, свою версию, короче, — «исследование и версии», пусть даже и фантастичные. Я издам книгу. И дам тебе аванс.

— Ты что, решила мне милостыню подать?

— На самом деле, у меня уже есть контракт, просто я сама не смогу написать. Вот смотри.

Она снова порылась в сумке и стала трясти какой-то бумагой.

— Мой процент с тебя — человеческий. И тебе хватит. Согласна?

Я промолчала.

— И знаешь что, — продолжила она. — Напиши там что-нибудь такое, современным языком, созвучное тому каменному, от Моисея. Что-нибудь этакое…  типа…  Существуют законы, по которым изменения в одной части вселенной мгновенно влияют на другую. Энергия, которую мы тратим тут, у нас на земле, влечет катастрофу там, где обитает более разумная часть. Ну как? И дальше что-нибудь такое — в космическом пространстве существует независимый высший дух, приводящий в движение материю, и мысль — его главный атрибут. Точно так же и единый Космос объединён в материальном и духовном смысле. В космическом пространстве существует некое ядро, откуда мы черпаем всю силу, вдохновение, которое вечно притягивает нас, и мы чувствуем его мощь и его ценности, посылаемые им по всей Вселенной и этим поддерживая её в гармонии. Мы не можем проникнуть в тайну этого ядра, но оно существует, и если придать ему какой-либо материальный атрибут, то можно думать, что это — КРАСОТА и СОЧУВСТВИЕ.