Узлы на простыне - [31]

Александр быстро шагал в направлении деревни.

— А тебя не рано выпустили? — лопата снова замелькала, отбрасывая землю подальше от образовавшейся ямы.

— Я сама ушла, не дожидаясь выписки. Мне «хирург» помог. А что мне было там сидеть-то? Выпустили, скажешь тоже, не психушка.

— После длительной комы у тебя же обезвоживание. Ты должна полгода в себя приходить.

— Ну а почему ты думаешь, что я в больнице приду?

— В смысле?

— Что в больнице в себя, а дома — потеряюсь…  Может, я еще где смогу себя найти.

— Да, ладно, скажи честно, небось за любовью бежала…  Небось за этим вот, этим вот, — она запыхалась и остановилась, воткнув лопату в землю. — За этим вот богатырем выскочила. Соскучилась?

— Нет, — я опустила глаза. — говорить о Дмитрии не хотелось. Мысль о нем всегда была тут, рядом, она никуда не уходила и не отступала, я даже не старалась о нем не думать, просто все мои усилия были уже теперь направлены на то, чтобы думать о чем-нибудь еще, кроме, помимо него.

— Женился? — догадалась Дна. — Ладно, не буду. Это логично. Раз никто к тебе не приходил, значит милый женился. Переживаешь, небось?

Я промолчала. Сидеть было холодно, я встала и потихонечку пошла вглубь леса.

— Далеко ты?

— Посмотрю в глубине, может, тут как раз древние могилы. Наверняка по краю более современные. Вон, смотри, тут и цветы свежие…

— А вы-то что ищете?

— Александр план нашел. Бумага старая. Вот, решили найти, что это такое.

— Клад что ль думаете тут, в подмосковной деревне? Золото — брильянты?

— А что? Ну хоть какое-то развлечение. Покататься опять же.

— Да ничего тут кроме трупов нет.

— Послушай, неужели ты думаешь выкопать череп?

— А что такого?

— Дна, так ведь могилы же. Они глубокие. Я точно не помню, но метра три точно есть, а может и четыре.

— Что, правда что ль?

— Ну, да, а ты не знала? К тому же, череп ведь ты не целый откопаешь, одни кусочки, и неизвестно, возможно ли будет его склеить.

Уже не оглядываясь на итальянку, я шла глубже и глубже в кустарник. Кладбище, вместе с лесом поднималось на возвышенность, на холм. Земля была рыхлая и мягкая, шаги глушились, ноги проваливались, черпая кроссовками землю и почерневшие листья. Разговаривать уже было бессмысленно, приходилось напрягать голос, звуки которого терялись тут, среди могил и деревьев. Белый камень привлек мое внимание. Славянская вязь и каменный узор определенно делали его надгробием, а не случайным булыжником. Я присела и провела по поверхности рукой, старясь очистить его от грязи и полуистлевших листьев.

— Купец, — прочитала я. — А это что?

Два небольших бугорка расположились рядом, один за другим. Тут не было ни оград, ни камней, ничего, что говорило бы о том, что это захоронение. Ничего, кроме формы, самой формы могилы, полуразмытых очертаний гроба, или холма. Я встала прямо на один из холмов. Земля тут была твердая, она не проваливалась под ногами.

Треск веток заставил меня оглянуться. Страх ущипнул меня за внутренности. Вдруг показалось, что кто-то наблюдает за мной. Новый хруст и шуршание послышались совсем рядом. Я подняла свою палку и вязла ее за деревянный конец. Все замерло. Ни одного звука не было больше слышно.

— Уф, — подумала я, — это все место. Кладбище — это всегда жуткие ощущения.

Я перевела дыхание и как можно быстрее стала пробираться сквозь кустарник к более свежим, если можно так сказать, могилам, туда, где выкапывала свою прабабку Дна.

И тут я услышала более определенные звуки. Это было не шуршание, не шорох, не скрип и треск веток, не мягкое шлепанье земли, как будто мертвецы решили выйти из душных могил, начитавшись Гоголя, чтобы подышать свежим деревенским воздухом. Это был вполне реальный, вполне определенный крик конкретной Ариадны. Итальянка вскрикнула, и явственно различимый противный металлический скрежет оглушил кладбищенскую тишину, как грохот церковного колокола. Я, как могла, ускорила шаги, чуть подволакивая ногу, я почти бежала. Дна была рядом. Я увидела ее, все так же находящуюся в полуразрытой могиле своих предков. Она стояла, полуобернувшись в мою сторону. Лопату толстушка держала наперевес, прикрываясь металлической частью как щитом. Перед ней, в этой же могиле, странно приседая, размахивал руками невысокий мужчина в сером плаще.

— С ума сошел, — выкрикнула Дна после нового выпада серого плаща в ее сторону.

В его руке был охотничий ножик. Дна прикрылась лопатой, но в этот раз она не спасла ее. Соскользнув с металла, нож полоснул ее по руке выше локтя. Девушка ойкнула, но лопату не выпустила. Рука дрогнула. Мужчина не обращал внимания ни на что, казалось, он полностью погрузился в борьбу, похоже, он все готов был сейчас сделать для достижения цели — вонзить ножик в тело Ариадны. Он даже не обернулся на звуки моего приближения. Он должен был сейчас и здесь зарезать Ариадну. Я сделала последний шаг и подняла свою трость. Со всей силой, на которую был способен мой посткоматозный организм, я обрушила бронзовую рукоятку трости на голову полоумного бандита. Действие замедлилось, как будто в ход был пущен кинематографический прием. Голова нападавшего обвисла, но не сразу. Сначала он стал поворачиваться в мою сторону, но как-то ватно, не по-настоящему, как будто пружина, которой обладатель серого плаща был заведен, вдруг потеряла свою упругость, — соскочили нарезки, — и теперь она не крутит механизм, а лишь следует за движением детских слабых рук, пытающихся добиться обычной игры от любимой игрушки, давая ей слабые толчки. Я увидела его глаза в глубоких провалах под бровями, грязные щеки, тонкие губы, толстый нос, убого свисающий над короткой верхней губой. Приоткрывшийся рот позволял разглядеть даже зубы. Желтые, то ли от никотина, то ли от кофе, почему-то промелькнуло у меня в голове. Я мысленно плюнула. Да он просто экономит на зубной пасте. Отбеливающей. Его ножик и его рука, машущая им, тоже как-то нереально стали разворачиваться и менять направление движений. Потом голова его странно качнулась в сторону, дернулась, и он, тоже медленно, стал оседать на землю.