Уже мертва - [18]

— Итак, где мы сегодня ужинаем? — спросила я.

— А у тебя есть какие-нибудь особые пожелания?

Я задумалась. В подобные моменты я представляю, что передо мной на тарелке какая-то еда. Мой мозг определенно предпочитает зрительные образы. Сегодня явно требовалось что-нибудь красное и трудноперевариваемое.

— Я бы съела чего-нибудь итальянского.

— Отлично. — Гэбби прикинула в уме, куда нам пойти. — Как насчет «Вивальди»? Там есть столики и на улице.

— Отлично. Мне это чудесное парковочное место терять не придется. — Я указала подбородком на свою машину.

Мы повернули за угол и пошли через сквер под сенью широколистных деревьев. На скамейках, перекусывая, болтая и разглядывая прохожих, тут и там сидели старики. Какая-то женщина в шапочке для душа кормила голубей хлебом из пакетика, добродушно ворча на них, как на разбаловавшихся детей. По одной из дорожек расхаживали двое полицейских. Руки обоих сцеплены сзади в «замок». Периодически они останавливались, чтобы сделать кому-нибудь шутливое замечание или ответить на чей-то вопрос.

Мы миновали бетонный бельведер, расположенный к западу от сквера. Я окинула взглядом слово «Веспасиан» над его дверью и в который раз задумалась, почему имя римского императора высечено именно в этом месте.

Выйдя из парка, мы пересекли улицу Лаваль и пошли вдоль ряда высоких бетонных колонн, обозначавших вход на улицу Принца Артура. За все это время ни я, ни Гэбби не произнесли ни слова. Странно. Гэбби редко молчит, чаще всего ее переполняют идеи и планы. Я решила, что сегодня она просто угадала мое настроение.

Однако, начав искоса наблюдать за подругой, поняла, что ошибаюсь. Гэбби на ходу пристально вглядывалась в лица попадавшихся навстречу людей и кусала ноготь большого пальца. Я видела, что она нервничает.

В этот теплый влажный вечер народу на улице Принца Артура было видимо-невидимо. Снующие взад и вперед люди окружали нас со всех сторон. Окна и двери ресторанов были распахнуты, столики рядом с ними беспорядочно громоздились, словно кто-то вынес их, а составить ровно забыл. Под яркими разноцветными зонтиками сидели, разговаривая и смеясь, мужчины в легких рубашках и женщины с обнаженными плечами. Многие стояли в очереди, ожидая возможности сесть на освободившееся место. Приблизившись к «Вивальди», заняла очередь и я, а Гэбби отправилась на угол купить пива.

Когда нас наконец-то посадили за столик, Гэбби заказала феттучине, а я пиккату со спагетти. От чисто красного блюда я отказалась, увидев плавающий в стакане с перье, который мне принесли сразу же, кусочек желтого лимона.

Ожидая заказ, мы с Гэбби завели разговор, но довольно неохотно и, по сути, ни о чем, а вскоре опять замолчали. Молчание это было отнюдь не привычной паузой в болтовне близких, привыкших друг к другу подруг. Мы обе чувствовали себя неловко.

Я отлично знаю Гэбби. В тот день она держалась напряженно. Ее взгляд избегал встречи с моим и по-прежнему беспокойно изучал окружавших нас людей. Она слишком часто брала со столика и подносила к губам бокал с кьянти. В свете вечернего солнца вино горело ярко-красным пламенем, словно закат в Каролине. Гэбби явно что-то тяготило.

Я прекрасно знала это состояние: когда тебя что-то сильно тревожит, ты жаждешь заглушить свою тревогу алкоголем. В свое время я часто прибегала к его помощи. Лед в моем перье медленно таял. Я долго наблюдала за лимонным кругляшом, плавающим между уменьшавшимися прозрачными кубиками.

— Гэбби, в чем дело?

— Ты о чем? — Подруга вздрогнула.

Она коротко и нервно рассмеялась и откинула с лица дред. Глаза ее приняли бесстрастное выражение.

Я заговорила на отстраненную тему, решив, что, если у Гэбби возникнет желание, она сама позднее поделится со мной своими проблемами.

— От кого-нибудь с северо-запада есть вести?

Мы встретились с ней в семидесятых, когда учились в аспирантуре. Я была замужем и завидовала Гэбби и остальным свободным от семейных уз друзьям и подругам. Мне так не хватало сближающих вечеринок до самого утра, коллективных походов прямо с пирушек на философские заседания. Я была их ровесницей, но жила как будто в другом мире. Только с Гэбби мы стали близкими подругами. Понятия не имею почему. Ведь мы с ней настолько разные, насколько вообще могут различаться две женщины. Возможно, дело было в том, что Гэбби нравился Пит. По крайней мере, она делала вид, что нравился.

Воображение перенесло меня в прошлое. Я ясно увидела Пита: по-военному жесткого, в окружении обкуренных травой, напившихся дешевого пива хиппи. Мои аспирантские вечеринки приводили его в страшную неловкость, он ненавидел их, но делал вид, что просто презирал. Из всех моих однокашников только Гэбби удалось найти с ним общий язык.

Теперь я поддерживаю отношения лишь с несколькими из товарищей по учебе. Они живут в разных уголках Штатов, большинство работают в университетах и музеях. А Гэбби все эти годы общалась со многими, возможно, потому, что никто не хотел терять с ней связь.

— Иногда мне звонит Джо. Он преподает где-то в Айове. Или в Айдахо.

Географию Гэбби всегда знала плоховато.

— Правда? — спросила я, желая поддержать разговор.