«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе - [56]
Хотя никакой связи между сикхскими и кашмирскими сепаратистами не было, малейшие уступки сикхам были бы мгновенно затребованы кашмирцами – и наоборот. В то же время жесткие меры по отношению к одним сыграли бы на запугивание других. Например, в неделю убийства главного министра Пенджаба Беанта Сингха индийские власти вели осторожные переговоры об освобождении иностранных заложников в Кашмире и позволить себе еще одной открытой конфронтации с сикхами не могли.
Стремительный взлет индуистского национализма в стране совпал с упадком сикхского движения. Как уже отмечалось ранее, чувства сикхов по отношению к индуистской политике были смешанными. После усиления БДП в ряде штатов на севере Индии, приведшего в итоге к созданию в 1998 году национального коалиционного правительства, ряд умеренных фракций сикхской партии «Акали» решили к ней примкнуть. Однако успех коалиции «Акали» и БДП был куда более впечатляющим в городских избирательных округах, где голосовали равно индуисты и сикхи, чем в деревнях – исконном оплоте сикхизма. Полностью же подозрительность сикхов к индусской политике и взаимная ненависть между сикхскими активистами и светской Партией конгресса преодолены так и не были.
В 1990 году была предпринята историческая попытка разорвать порочный круг ненависти и обмена ударами: Раджив Ганди, премьер-министр от Конгресса, освободил из заключения Симранджита Сингха Манна, что стало, по сути, последним его решением на этом посту. Мера это была необыкновенная, поскольку Манн ожидал суда по обвинению в соучастии в заговоре, приведшем к убийству матери Раджива, Индиры Ганди. Еще в тюрьме Манн заполучил кресло в парламенте, однако Раджив утверждал, что эта амнистия связана не с этой его победой на выборах, а с его собственным желанием «залечить раны»[241].
Вслед за освобождением Манна все крупные фракции партии «Акали» объединились под его началом. Однако же единство это было недолговечным, и в последующие годы его влияние пошло на спад. В партии назрел раскол, и фракция Манна оказалась одним из мелких осколков на периферии «Акали». Одной из его сильнейших сторон в политике было умение наводить мосты между умеренным сикхским руководством и боевиками. Эти последние уважали Манна не только за его радикальную риторику, но также за перенесенные им гонения и недоказанную роль в убийстве Индиры Ганди. Когда в 1990‐м царство воинствующих сикхов пало под ударами вооруженной полиции, влияние Манна также пошло на спад.
Волна против воинствующих активистов поднялась, по словам Манна, в 1992‐м, и изнутри они были уничтожены в той же мере, что и извне. С одной стороны, сказал он, возникли проблемы с лидерами: после арестов начало выясняться, что они пользуются награбленным себе в удовольствие, нежась под кондиционерами в дорогих автомобилях. Как отметил Манн, «массам они проповедовали воздержанность, а сами купались в роскоши». Движение выродилось также в плане моральных стандартов. «У кого ствол – тот и был прав, – сказал он и добавил: – Должен был быть другой путь». Обострялись и внутренние распри, так что многие боевики погибали не от рук полицейских, а в столкновениях между враждующими фракциями.
Манн был одним из немногих активистов, которые выжили, не сели в тюрьму и не пустились в бега в те же Пакистан, Великобританию и США. Как и многие бывшие участники подобных движений – вроде тех, с которыми я беседовал в Индии и США, – он выражал скепсис и по отношению к индийским властям с их «репрессиями», и по отношению к сикхам-экстремистам, разрушившим, по его мнению, движение изнутри.
«Считаете ли вы, что вступать в открытый бой было ошибкой?» – поинтересовался я у Манна. Он ответил, что, учитывая географию Пенджаба, который был со всех сторон окружен Индией и сильно проигрывал ей в плане военных ресурсов, движение вряд ли могло добиться военных успехов – кроме разве тех случаев, когда насилие требовалось для «наказания» или «возмездия», как это было в случае с убийствами премьер-министра Индиры Ганди или главного министра Беанта Сингха. В большинстве прочих случаев насилие было пустой тратой времени, лишь давая повод властям зарубить движение на корню. Манн предпочел бы мирное решение – вроде того, которое предлагалось в связи с отделением Квебека от Канады. Однако же принципиальным противником использования силы ради благого дела он не был. Его несогласие в данном случае было связано с тем, что обращение к насилию оказалось «стратегическим, а не моральным движением».
Обоснования насилия в индуизме и сикхизме
Учитывая все эти десятилетия связанного с религией террора в Индии, впору задаться вопросом, можно ли хоть чем-то оправдать всю эту кровь и бесчинство. Многим это насилие обошлось весьма дорого, особенно жителям Гуджарата и деревень в сельском Пенджабе, где социальные и психологические раны затягиваются очень неспешно.
Когда спустя несколько лет после разгрома сикхского движения я очутился в пенджабской деревне Султанвинд неподалеку от Амритсара, отзвуки этих трагических событий, казалось, отдаются эхом в ее глинобитных стенах. Вместе с профессором Харишем Пури и группой его аспирантов с факультета политологии Университета Гуру Нанак Дев мне удалось побеседовать с несколькими семьями бывших активистов. Во времена бурной деятельности «Коммандоса Халистана» Султанвинд служил штабом для одной из его фракций, и драма этого воинствующего движения до сих пор ощутимо отражается на жизни деревни. В частности, мы беседовали с родственником одного из аспирантов по имени Харджап Сингх, который был здесь вроде старейшины. Жаловаться ему было, казалось бы, совершенно не на что: его только что выбрали в члены совета Муниципальной корпорации Амритсара, он принадлежал к лидирующей здесь подкасте Чаухан и владел солидным семейным фермерским хозяйством, которым управлял лично и по мобильному телефону. В сикхской общине его семейство пользовалось большим влиянием, а фотографии на стенах свидетельствовали о тесной связи с Партапом Сингхом Кайроном, великим лидером Пенджаба после провозглашения независимости, и современным предводителем «Акали» Симранджитом Сингхом Манном
