Узел вечности - [24]

Митос опустил меч и тяжело рухнул в кресло, уставившись в пол.

— Я чертовски устал за последнюю тысячу лет. Убирайся отсюда, Маклауд. Ты знаешь, где выход.

Дункан убрал оружие под плащ и подошел ближе.

— Я… За такое не извиняются, но я действительно хочу попросить у тебя прощения, Митос. Не хочу лукавить, возможно, воспоминания Кроноса здесь ни при чем. Я не мог поверить, что ты изменился. Даже после того, как ты убил Сайлоса, я не мог поверить тебе.

Бессмертный поднял голову и посмотрел на него тяжелым обвиняющим взглядом.

— Я убил Сайлоса, чтобы спасти тебя. Сайлос был мне братом во всем, кроме крови. Я спать не могу, потому что слышу их крики — его, Кроноса, всех тех людей, которых мы убивали. Я надеялся, что смогу как-то это пережить и забыть обо всем, но тут снова являешься ты, чтобы судить меня по своим дурацким моральным законам. Глупо спрашивать, чем я все это заслужил. Но почему ты не мог убить меня раньше?

— Я думал, что смогу. Я помню обо всем, что ты сделал для меня, о том, как ты спас меня от одержимости, и я тебе благодарен.

— Оригинальный же способ ты выбрал, чтобы продемонстрировать свою благодарность!

Дункан пожал плечами.

— Наверное, я дурак. Наверное, мне следовало сказать, что все это была глупая шутка, потому что иначе ты никогда меня не простишь. Наверное, я забыл, что и сам убивал… многих.

— Наверное, тебе стоит выметаться отсюда, и поскорей, пока я не решил в самом деле попытаться забрать твою голову, — передразнил Митос. И совершенно другим тоном добавил:

— Если, конечно, ты не попытаешься спасти этот бестолковый кочан у тебя на плечах, составив мне компанию за бутылкой отличного французского коньяка.

Дункан непонимающе уставился на него, горцу показалось, что он плохо расслышал.

— Что?..

— Умираю — хочу выпить, говорю. А надираться в одиночку я перестал еще в начале тринадцатого века.

— Ты хочешь сказать…

— Бутыль в холодильнике.

И оба рассмеялись, чувствуя, как растворяется и уходит смертельное напряжение. Дункан поднялся и выпустил меч.

— Эй, Маклауд! — бросил ему в спину Митос, разваливаясь в кресле и вытягивая длинные ноги.

— Что? — обернулся тот.

— А ты не думаешь, что я снова могу преследовать какие-нибудь далеко идущие цели? Например, напоить тебя до чертиков и обезглавить.

— Напоить до чертиков? Ты — меня? Да раньше тебе придется самому надраться в хлам, а я все еще буду на ногах, когда ты отрубишься.

— В Египте я неплохо научился пить.

— Зато мне чаще приходилось практиковаться.

С этими словами горец вошел на кухню и достал из холодильника непочатую бутылку коньяка. Подумал, и вынул еще водки.

— Эй, Маклауд! — донеслось из комнаты.

— Ну, что еще?

— Из всех невозможных Бессмертных, что я видел за пять тысяч лет, ты самый невозможный, сукин ты сын! Первый тост будет за тебя и за мою чертову шею, которая когда-нибудь обязательно лишится по твоей милости головы. Надеюсь, ты не вынесешь моей Силы и загнешься во время передачи.

Дункан остановился на пороге комнаты и оперся о косяк.

— Надеюсь, ты проживешь еще очень долго, и мне никогда больше не придется тебя убивать.

— За это я тоже выпью, — Митос ухмыльнулся. — Давай сюда бутылку. Кстати, бокалов нет, придется пить так. Ага, ну, вот. За Дункана Маклауда из клана Маклаудов, чертова сукина сына! И почему только я так к тебе привязался?

— Ну, должен же кто-то подавать тебе хороший пример!

Бессмертные расхохотались. Дункан Маклауд взял у бывшего Всадника бутылку и опрокинул себе в глотку обжигающую порцию коньяка. Сомнения, терзавшие его с того самого момента, когда он узнал правду о прошлом Митоса, рассеялись. Все снова было на своих местах.

Zerinten <Если у вас паранойя — это еще не значит, что за вами не следят>

— Сэр! Вы — трус и подлец! Я вызываю вас!

— А я не приду.

— Почему?!

— Потому что я — трус и подлец.

(с)

Если у вас паранойя — это еще не значит, что за вами не следят. Эту нехитрую истину Старейший из ныне живущих людей постиг еще до того, как появилось само слово «паранойя». И сейчас Митос в очередной раз получил подтверждение тому, что расслабляться не стоит. Прошлое, даже тщательно замалчиваемое и скрываемое, может догнать (разумеется, в самый неподходящий момент), отвесить пинка и догнать еще раз, чтобы наподдать еще сильнее. Потирая шею там, где недавно касался кожи меч Кроноса, Митос невольно задумался: как же он дошел до жизни такой? Увы, не время было впадать в меланхолию. Ее стоило приберечь для более спокойных времен. Хотя когда они еще настанут? Древнее китайское проклятие (не настолько, правда, древнее, как сам Митос) и сам Старейший явно были созданы друг для друга: времена, в которые жил Старик, были интересными всегда. О том же, что интересными их делал как раз он сам, мешал думать здоровый скептицизм. Да, у Митоса он, в отличие от того же Маклауда, был.

Однако Кронос был лишь одной из череды обрушившихся на Митоса проблем. И не самой насущной, что ни говори. В городе объявилась Кассандра. Благодаря веками лелеемой паранойе и — как следствие — привычке держать информацию о врагах — настоящих и потенциальных — под контролем, Митос узнал о появлении Бессмертной еще до того, как она покинула аэропорт. Не то, чтобы Кассандра угрожала ему самому — несмотря на все таланты, до него ей было далеко, о чем она сама прекрасно знала. Нет, она замахнулась на иное. На дружбу. И если обычно Митос предпочитал красиво исчезнуть, оставив после себя только воспоминания и — наконец-то — оплаченные счета, то теперь… Суровые времена требовали суровых решений.