— Кронос… — прошептал спящий. — Не надо…
Что он видел там, в лабиринте снов, порожденных взвинченными нервами и неспокойной совестью? Уговаривал, просил пощады, умолял покончить с этим безумием?
Маклауд снова подошел ближе. Во сне Митос откинул голову назад, обнажая горло под мягким воротом серого свитера. Лучше и не придумаешь, отличная цель. Дункан не собирался на этот раз играть в благородство, позволив противнику вступить в честный бой. Он сильно подозревал, что слово «честь» вообще не знакомо Митосу, а отпустить его сейчас горец не мог.
Он уже отпустил его один раз, там, в заброшенной лодочной станции. Растрепанная, страшная, как богиня мести, Кассандра стояла над бывшим Всадником с занесенным топором, а тот, совершенно беспомощный, рыдал на коленях над телом убитого им Сайлоса и не делал никаких попыток защититься. Он не мог даже встать. «Я хочу, чтобы он жил! — закричал тогда Маклауд, видя, что сверкающее лезвие уже готово опуститься на подставленную шею. — Кассандра, я хочу, чтобы он жил!..»
Потом, гораздо позже, пришли воспоминания. Воспоминания Всадников, что невольно разделил с ним Митос, когда они принимали в себя Силу убитых ими Бессмертных. Бесконечная вереница погонь, убийств и поджогов. Страшные крики в темноте. Грозное лицо, разрисованное синей краской, над воротом белого балахона. Топот копыт и летящая пыль… Маклауд кричал и метался по ночам, кошмары из чужого прошлого проникали в его сны. Существо, сотворившее такое, не имело права жить.
Митос снова пошевелился во сне. Горец занес меч… и тут серо-зеленые глаза распахнулись. В них плескался безграничный ужас, который мгновенно сменился облегчением при виде Маклауда.
— Мак, это ты!.. Я думал… Эй, ты что?..
Клинок обрушился вниз, но не рассек плоть, а лишь обозначил удар и замер у горла древнего Бессмертного. Митос смотрел на Маклауда поверх клинка недоуменно и испуганно.
— Мак, ты что?.. — Бессмертный натянуто усмехнулся. — Снова решил поиграть в сабельки? Ты отпустил меня, помнишь?
Дункан молчал, стиснув зубы. Надо было разить, пока он спал, теперь — горец еще этого не осознавал, но уже безошибочно чувствовал врожденным инстинктом, — он уже не сможет убить Митоса. А тот между тем продолжал говорить:
— Только не говори, что ты позволил мне тогда уйти для того, чтобы убить теперь, без всякого поединка, спящего! Это не твой стиль, Мак! Ты никогда не сможешь себе этого простить.
Лезвие придвинулось.
— Эй-эй, не дави так, а то ты мне и вправду горло перережешь! Слушай Мак, это уже смешно! На случай, если ты забыл, — я тот самый парень, что помог тебе победить Кроноса и остановить Апокалипсис, помнишь, да? Черт подери, я был твоим другом!
Маклауд молча стоял над ним, не опуская клинка. Наверное, внешне он выглядел сейчас, как грозный судия перед исполнением приговора, однако изнутри горца раздирали самые разные чувства. Чудовищный груз накопленного за прошедшие тысячелетия зла — от Кроноса, ужас и отвращение жертв, над которыми склонялось разрисованное синим лицо, лицо человека, что сейчас отчаянно боролся за свою жизнь, уже понимая, что проиграет. А где-то в глубине души прежний, прямой, как добрый шотландский клинок, Дункан Маклауд из клана Маклаудов смотрел на того, кого собирался убить, и не мог побороть острую жалость.
— Но за что?! А, дьявол, о чем я спрашиваю?! Всегда есть за что, правда, Мак?.. Но почему не тогда? Скажи мне хотя бы, почему именно сейчас?!
Сколько отчаяния было в этом голосе. Неужели Митос так боялся умереть? Или… он чувствовал себя преданным? Преданным тем, кто пощадил его, доказал, что прощение существует? Рука дрогнула, и Дункан опустил меч.
Митос змеей выскользнул из кровати и метнулся к столу. Секунда — и он стоял против Маклауда, предостерегающе выставив перед собой клинок. Дыхание шумно вырывалось из его груди, плечи вздрагивали. Похоже, он был почти в истерике.
— И что мне теперь с тобой делать, Маклауд?! Выгнать отсюда или сражаться? Думаешь, я смогу тебя убить?! По какому праву ты ставишь меня перед таким выбором?! За что… ну, за что ты меня так?..
Горец молчал, глядя, как дрожит направленный на него меч. Какое там «убить»? Митос вообще не сможет теперь сражаться, если не возьмет себя в руки. Но на это он, кажется, был уже не способен. Слишком много всего навалилось, слишком много даже для старейшего из Бессмертных.
— Прости…
— Что?! «Прости»? Ты врываешься в мой дом, застаешь меня спящим, пытаешься убить, и после этого все, что ты можешь сказать, это «прости»?!
Дункан молчал. Зато Митос продолжал выкрикивать, потрясая мечом и наступая:
— Святой Маклауд, вообразивший, что может карать и миловать по своему собственному разумению! Пришел отомстить мне за убитых пять тысяч лет назад женщин и детей, да?! Благородно не позволил Кассандре меня прикончить, чтобы без спешки вынести приговор самому?!
— Митос, я…
— Заткнись! После всего, что я для тебя сделал, после того, как я рисковал своей головой, разыгрывая перед Кроносом этот спектакль?! Сколько раз я спасал твою задницу, Маклауд?
— Митос, прости меня…
— «Прости»? — неожиданно тихо и горько уронил древнейший Бессмертный. — «Прости»… Самое ужасное, что да, прощу. Я не могу убить тебя, Маклауд, хотя следовало бы подумать о сохранности моей головы. Кто знает, что опять взбредет завтра в твою голову?
