Узел вечности - [111]

— Я должен попросить у вас прощения, — тихо сказал Тан Куан Сен по-английски, после долгой паузы, — я не должен был делать того, что сделал с вами и… — он на секунду запнулся… — вашим другом. Лишь усилием воли Маклауду удалось сохранить самообладание при этих словах. Он пришел извиняться!! Извиняться!! Дункан сжал лезвие катаны через подкладку плаща, чувствуя, как сталь впивается в ладонь.

— Отлично, — проговорил он сквозь зубы, — извинения приняты. Теперь скажите, когда и где вам будет удобно продолжить разговор.

Генерал чуть заметно улыбнулся.

— Вы не поняли, Дункан Маклауд, я не буду с вами драться, к тому же, если не ошибаюсь, вы дали клятву не вызывать меня. Вы собираетесь ее нарушить?

Горец вскочил на ноги. Сейчас он был готов нарушить любую клятву, если бы это значило избавиться от генерала. Он открыл рот, чтобы резко ответить, но китаец его опередил.

— Да, я знаю, что обстоятельства изменились, но… прошу вас, выслушайте меня… — добавил он почти с мольбой.

Мак сел обратно на скамейку и уставился на Поталу, не в силах выносить вида человека, который едва не сделал его убийцей друга.

— Очень скоро, Маклауд, вы узнаете то, что перевернет вашу жизнь, также, как перевернуло мою. Надеюсь, что вы правильно распорядитесь полученным знанием, это важно для всех нас. Я бы предложил вам свою помощь, если бы знал, что вы ее примете, но, — он сделал паузу, — понимаю, что в данных обстоятельствах, вряд ли могу рассчитывать на доверие. Я совершил ошибку, вмешавшись в вашу жизнь, но, клянусь, я старался для вашего блага и… для будущего… Когда-нибудь вы меня поймете, а до тех пор… я не могу быть вашим другом, но и врагом быть не хочу, поэтому и пришел сегодня сюда.

Тан Куансен поднялся и, сложив вместе ладони, низко поклонился.

— Для меня будет честью стать вторым, Дункан Маклауд из клана Маклаудов.

Он выпрямился и быстро пошел прочь, оставив шотландца решать, что означала, эта последняя фраза и что это за неведомые знания, которые перевернут его жизнь.

Оказавшись в отеле, Мак первым делом позвонил в Ганден. Он надеялся, что Митос сможет объяснить, что имел в виду генерал, если же нет, то, по крайней мере, он будет знать о странном разговоре. Возможно, это даже поможет в дальнейших поисках. Трубку снял Чунг. С первых же слов Дункан понял, что старый лама чем-то сильно озабочен. Он как-то слишком настойчиво начал расспрашивать шотландца о его впечатлениях от столицы, всячески при этом избегая говорить о делах в самом монастыре. Наконец, на прямой вопрос «что случилось?», монах, вздохнув, ответил, что Митос уехал два дня назад, и он понятия не имеет куда. Старейший оставил записку, в которой просил пока ничего не сообщать Маклауду и извинялся за то, что ему пришлось воспользоваться старым монастырским джипом, который, он, впрочем, обещал вернуть. Положив трубку, Мак уселся на кровать и уставился в стену. Что это, черт побери, значит? Раньше ему бы даже в голову не пришло волноваться, но недавние события лишили Митоса некоего ореола неуязвимости в его глазах, и Дункан с удивлением понял, что не на шутку обеспокоен его отсутствием. Он решил подождать пару дней и, если Старейший не объявится ко времени его возвращения в Ганден, начинать поиски. Мак хорошо представлял себе реакцию друга на его инициативу, в случае, если тот исчез намеренно, а все говорило именно об этом, но ему было плевать, происшедшее у Янгпачен было слишком свежо в памяти.

В эту ночь он спал плохо. Так же, как в первые дни после приезда, одолевали сны. Дункан несколько раз просыпался, и подолгу не мог сообразить, где находится. То ему казалось, что он у себя на барже, а то принимал занавеси на окнах за полог палатки. Особенно яркое сновидение пришло под утро.

Холодно. Он идет по скудно освещенным улицам, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Он ищет последнего, без которого Игра не придет к своему логическому завершению. Но тот все время ускользает, и он никак не может понять, почему. Неужели непреодолимая, всепоглощающая жажда не обуяла этого человека? Зачем сопротивляться, если конец неизбежен? Он подходит к двери, наглухо запертой, как и тысячи других в эту ночь. Но безошибочное чувство присутствия заставляет его начать яростно дергать ручку, пока она не остается у него в руке.

— Тебе не скрыться, — кричит он, налегая на дверь плечом, — у тебя нет выхода!

— Выхода нет, Маклауд, есть выбор, — конец фразы стоящего за дверью человека тонет в неожиданном раскате грома. Страшный грохот сотрясает здание, и оно начинает рушиться. Он зажимает уши руками, чтобы не слышать скрежета ломающихся конструкций, но звук становится все громче, безжалостнее, и вдруг, достигнув самой высокой ноты, превращается в телефонный звонок.

Какое-то время Мак тупо смотрел на аппарат, удивляясь, как его звонкая трель могла породить в голове столь мрачные образы, потом протянул руку и снял трубку.

— У Йоханга через полчаса, — сказал знакомый голос, и связь оборвали.

— Надеюсь, ты не хочешь сообщить мне, что в фонтане на площади Поталы заложена бомба, — пробормотал Маклауд и, потягиваясь, отправился в душ.