Узел вечности - [110]

Пора было решать, что делать дальше. Несмотря на то, что Дункан был по горло сыт мистикой и достаточно измотан морально, кое-что удерживало его от того, чтобы немедленно собрать вещи и уехать. Во-первых, он чувствовал: все, что произошло с ним и Митосом — лишь начало истории, которая может закончиться чем угодно, и он предпочел бы видеть это собственными глазами, как непосредственный участник. Во-вторых, он давно хотел съездить в Лхасу. В конце концов, на земле осталось не так много крупных городов, где он еще не бывал, а столица Тибета стоила того, чтобы потратить хотя бы неделю на ее изучение. И, в-третьих. Ему не хотелось выпускать Митоса из виду надолго, особенно теперь, когда оставалось столько неясного. А поскольку тот пока уезжать не собирался, задавшись целью выяснить все о странном состоянии, в которое его ввел Тан Куансен, они решили, что каждый займется своим делом — Мак поедет в Лхасу, а Митос продолжит поиски, чтобы через неделю встретиться и подумать над дальнейшими планами. Горец рассудил, что на святой земле Старику вряд ли что-то угрожает.

К вечеру он собрался и, загрузив вещи в машину, вернулся в монастырь попрощаться. Во дворе он встретил Чунга и они вдвоем пошли в библиотеку, где уже сутки почти безвылазно сидел их общий друг. Представшая их взору картина заставила Маклауда улыбнуться, а Чунга покачать головой. Митос спал сидя на табурете и положив голову на стол, где в несколько этажей громоздились коробочки с молитвами, книги и древние рукописи. Он даже не услышал их приближения, что само по себе было удивительно. Это был тот редкий случай, когда бессмертный, ощущая себя в полной безопасности, умудряется отключить даже собственную систему оповещения. Почти погребенный под грудами книг и бумаги Митос походил на студента, который вспомнил про сессию за день до экзамена и пытается наверстать упущенное за один вечер. Не говоря ни слова, Чунг открыл большой шкаф и, аккуратно собрав все материалы разложил их по полкам. На то, чтобы растолкать Митоса, объяснить, где он находится и какой сейчас век на дворе ушло минут двадцать. После этого монах, не терпящим возражения тоном, которого Маклауд от него не ожидал, отправил Старика в постель, проследив, чтобы тот не прихватил по дороге какую-нибудь рукопись. Горец вынужден был отвернуться и сделать вид, что закашлялся. Не каждый день увидишь, как древнейшего на земле человека загоняют спать, как пятилетнего ребенка.

К счастью, он не заметил взгляда, брошенного на него жертвой строгости ламы, и обещавшего страшную месть за пособничество.

Последующие несколько дней, проведенные в столице Тибета Дункан Маклауд наслаждался отдыхом. Он ездил в близлежащие монастыри, бродил по улицам старого города, побывал в Норбулингке и целый день посвятил Потале. В общем, вел обычную жизнь западного туриста и она ему нравилось. Мак не мог припомнить ни одного города, куда заносила его судьба, где бы он не чувствовал себя дома или почти как дома, стараясь быстрее слиться со средой. Но в Лхасе он был именно туристом, и ощущал себя вполне комфортно в этой необычной роли. На следующий день после приезда, шотландец нашел поблизости от отеля интернет-кафе и отправил Доусону длинное письмо, с подробным описанием их с Митосом путешествия и просьбой постараться узнать, не осталось ли в хрониках наблюдателей записей о Шенрабе или кого-нибудь из его последователей-бессмертных, если такие существовали. Хотя надеяться было особо не на что, основатель Бон жил и умер задолго до того, как первый страж начал вести свои записи. Тем не менее, проверить было не лишним, тем более, что много ценных материалов покинуло Тибет во время культурной революции и могло осесть где-нибудь в библиотеках Европы или Америки. Если так, то наблюдатели, вероятно, уже наложили руку на все, что могло относиться к предмету их деятельности. Выполнив таким образом обязательную часть программы, Горец продолжил отдыхать, посвящая дни изучению Священного города. Его устный тибетский настолько улучшился за последнее время, что он мог свободно изъясняться с местными жителями, и это давало ему ряд преимуществ, например, ему удавалось попадать в места, куда иностранцев обычно не пускали, но которые стоили того, чтобы их увидеть, вроде древнего полуразрушенного святилища на берегу Брахмапутры. Он заметил, что местные гораздо охотнее входят в контакт, если говорить на их родном языке, а не по-китайски. Стены святилища во всю высоту были исписаны сутрами, и Дункану уговорил своего проводника прочитать ему часть надписей. Увы, тибетец сам с трудом понимал написанное, но кое-что из того, что ему удалось разобрать, Маклауда заинтересовало, и он решил, что при первой возможности, покажет текст Митосу.

На четвертый день, уже немного устав играть роль туриста и почти исчерпав список достопримечательностей, которые хотел увидеть, Маклауд решил сделать передышку, Он сидел, удобно развалясь на скамейке на площади Поталы, смотрел на возвышающиеся перед ним огромный дворец, и даже начал дремать, убаюканный тишиной и спокойствием, обычно столь нехарактерных для центра большого города. Внезапно, привычное ощущение Зова заставило его выпрямиться и стряхнуть с себя остатки апатии. Дункан оглянулся по сторонам, ожидая увидеть знакомое лицо, но ошибся. В нескольких шагах за его спиной стоял… Тан Куансен. Рука Горца сама непроизвольно потянулась за отворот плаща, но генерал раскрыл полы своей куртки, показывая, что безоружен. Нехотя, Мак убрал руки в карманы и мрачно смотрел, как недруг преодолевает разделяющее их расстояние, недоумевая, что ему могло понадобиться. Генерал подошел и сел на скамейку, с которой только что поднялся шотландец. Чуть промедлив, Мак тоже сел, и выжидательно посмотрел на бессмертного. Похоже, что тот пришел говорить, а не драться.