Узбекские повести - [22]

Зимою Мустафа старается не смотреть на колхозный сад. Зимою сад неприглядный: всюду снег, деревья голые, сплошь и рядом торчат из-под снега обломанные ветки… Смотрит Мустафа то на белый снег, то на свою белую бороду и думает, что и сам уже постарел, вот и борода совсем белая стала… Думать о старости ему неприятно. Поэтому он любит смотреть в сторону Чонкаймыша, большой снежной вершины на востоке. Думает тоже только о Чонкаймыше. Если на вершине много снега, то Мустафа думает, что будущей весною непременно обрушится сель. Лишь бы только этот сель не унес дом Сатвалды, у самого обрыва над речкой. Почему этот Сатвалды до сих пор не удосужится откочевать в безопасное место!.. В позапрошлом году селем унесло у него годовалого телка, а в прошлом году утонула рыжая корова… Сам без конца хвастал перед людьми, что рыжая по два ведра молока в день давала, сам же и сглазил ее… Не хвалился бы Сатвалды, может, и корову его не унесло бы селем… И вообще, сель не разбирает, какая корова много молока дает, какая мало, уносит — и все. Эх, дурень же этот Сатвалды!..

Думать, что Сатвалды дурень, Мустафе тоже неприятно. Тогда он попристальней вглядывается в снежную вершину и думает о другом. Если в субботу в Чонкаймыше выпадет много снега, размышляет Мустафа, то никто не приедет на базар продавать морковь, и многие галатепинцы останутся без плова. Ему становится жалко и чонкаймышцев, которые из-за снега не приедут продавать морковь, и своих несчастных галатепинцев, которые не смогут сварить себе плова. Потом его взгляд переносится на близлежащие холмы. Снега полно навалило, думает он, если еще две-три недели так будет идти снег, земля насытится, травы будет много, и урожай дынь будет большой… То, что урожай дынь будет большой, радует Мустафу. Дынь много, значит, и корок от них много, куда же их денешь, не пропадать же коркам… Баранов ими можно кормить… И Мустафа тут же решает купить еще пару баранов. Мысль о баранах возвращает его снова во двор, где он оставил мясника и бычка. И он вспоминает те дни, когда этот самый бычок, которого он помог Бако свалить, был еще теленком и все бегал по двору, высоко задрав хвост, а потом, вялый и вымотанный жарой, подолгу лежал в тени под навесом…

Грустный, очень грустный возвращается Мустафа во двор. В это время мясник Бако уже успевает содрать полшкуры, и теперь принимается за вторую половину. Увидя скорбное лицо Мустафы, он ухмыляется и тут же лезет за голенище сапога, вынимает нож и, как ни в чем не бывало, протягивает его Мустафе. Тот поневоле занимает место рядом с мясником и тоже принимается кончиком ножа отдирать шкуру. Хороший был бычок, думает он, очень хороший… Ему до того жаль несчастного бычка, что он изо всех сил старается не порезать его шкуру. Мустафа — плохой мясник, вернее, совсем никакой не мясник, он страшно боится крови. Вот это-то больше всего и забавляет мясника Бако. Он начинает остервенело сдирать шкуру большим стальным ножом. Под руки он не смотрит, знает — работа его спорится, он смотрит на Мустафу — очень уж забавен этот старик. Смотрит на Мустафу, а сам сдирает шкуру. Сдирает и ругается всеми ругательствами, которым научился на городской бойне. Мустафа, хоть и ни слова не понимает по-русски, чувствует, что Бако нехорошо ругается, думает даже остановить его, сказать: «Не ругайся, Бако, не оскверняй мясо недозволенными словами…» Но не хватает у него смелости обуздать мясника Бако. Ему бы только не думать про этого бычка.

Мустафа старается думать о его грехах, что мясо от его ругани осквернится, что именно Бако, а не он, Мустафа, будет виноват перед аллахом, и таким образом мало-помалу он забывает про бычка. Сдирает Бако шкуру, сдирает шкуру Мустафа и видит только руки мясника, его большой нож, синеватую шкуру, и вдруг ему начинает казаться, что вся эта куча мяса так всегда и была только кучей мяса, а бычка и вовсе не было. Потом один за другим приходят покупатели. Разговоры, ругань мясника, недовольство покупателей, что он их обвешивает, все больше и больше отвлекают Мустафу, и он совсем забывает о своем бычке.

Когда мясо продано, Мустафа рассчитывается с мясником за его труды. Такса мясника Бако неизменна. За бычка тридцать рублей, за барана — десять. Отдает Мустафа ему эти тридцать рублей. Бако берет их, сует в большой карман грязного фартука, потом требует еще десятку. Он почему-то не верит в щедрость Мустафы, поэтому всегда требует с него лишних десять рублей. И каждый раз, когда Мустафа послушно отдает ему эту десятку, мясник Бако удивляется, но деньги не возвращает, видимо, какое-то крошечное сомнение все же остается в душе мясника. После расчета Бако делает знак жене Мустафы убрать весы, а сам начинает собирать лежащие на шкуре бычка «запретные» жилки и бросать их в свой холщовый мешок. Слишком уж нетерпелив этот мясник Бако, не любит он отдирать эти богом запрещенные жилки чистенькими, а вырезает их с большими кусками мяса, чтобы потом как следует почистить у себя дома… Мустафа все это видит и хочется ему призвать мясника побояться бога. Но Мустафа не решается и рта раскрыть. Надо ли ссориться из-за проклятых жилок? Расскажет Бако людям, скрягой еще обзовут. А Бако тем временем убирает в мешок свои ножи, топор, разные дощечки, заворачивает шкуру бычка и говорит Мустафе: