Узбекские повести - [137]

— Какой вы интересный, ака-мулло, — возмутился Араш, поспевая за широко шагавшим Камалом, — зачем же мучить людей, тратить такие средства, раз тут не будет хорошего урожая. Здесь хлопок, наверное, вообще не может произрастать. Недаром же тут раньше пасли скот. А теперь надумали сажать хлопок. Что-то я в толк не возьму. Ну, не растет хлопок, растет трава, правильно? Да? Ведь нужно и скот кормить?

Камал не отвечал любопытному Арашу, но слова горячего умного парня задевали за больное в душе бригадира. Какой смысл теперь, по щиколотку утопая на занесенном песком бывшем поле, обсуждать, целесообразно ли было распахивать Маханкуль и высевать тут хлопок.

— Смотрите! Смотрите! Я вам говорил, что апа прилетит? Вот и она! — Араш кивнул на дорогу, где мчалась, поблескивая стеклами, голубая «Волга». Она повернула к полевому стану. Из пыльной машины вышла Малика. Вид у нее был энергичный, но по неуловимым приметам чувствовалась в ней неуверенность и растерянность, да и было отчего растеряться. Освоение Маханкуля — ее идея. Об этой инициативе говорила вся область, и даже по республике прогремела эта весть, но вот уже второй год, а урожаев не добились, посевы не только не покрывали затраты, но приносили прямой и ощутимый убыток хозяйству.

Малика поздоровалась со всеми молча, долго пожимая руки, так приходят в дом умершего. Постояли, помолчали, потом Малика с нарочитой бодростью произнесла слова, явно приготовленные заранее.

— Сколько бы природа ни противилась нам, мы ее все равно одолеем. Мы не будем ждать милости, мы научимся преграждать ветры. И Маханкуль мы все-таки покорим, правильно? Верно я говорю, товарищи?

Похоже, Малика хотела убедить прежде всего именно себя, а не этих усталых, запыленных с ног до головы людей. Глядя на бледные щеки председательши, ее впалые от бессонницы глаза, Камал пожалел ее. И для чего тебе, девушка, столько хлопот?

— Я уже распорядилась, завтра привезут семена. Не теряя ни минуты, начнем пересевать. Будет туго — пришлю помощь.

— Поздно. Теперешний посев не успеет вызреть, — тихо и спокойно возразил Камал. Он не хотел вступать в спор с председательшей, но как агроном и промолчать тоже не мог.

Малика резко повернулась к Камалу, сверкнули гневом ее запавшие глаза, казалось, она хотела испепелить его взглядом.

— Ну, если вы так говорите, чего ждать от остальных? — Малика отвернулась от Камала, ее взгляд скользил по занесенной песком пашне, где вместо живой зелени хлопчатника покачивались призрачные шары перекати-поля. — Надо верить в свое дело, а? Без этого ничего не получится. Я вас не узнаю, Камал. У вас опустились руки перед трудностями, так и скажите!

От фальшивых слов Камала просто передернуло: «надо верить», «в свое дело». Могла бы и промолчать о том, чья это глупая и безнадежная затея. Надо отдать должное, Малика умела мастерски подбирать гладкие и неоспоримые слова. Особенно вдохновляла ее трибуна, на трибуне она парила: легко нанизывала, как искусная вышивальщица жемчуг на нитку, звучные высокопарные слова. Ее речи нравились руководству и доходили до дехканина, брошенные ею лозунги принимали с рукоплесканиями, ее предложения заносили в резолюции. Однако часто после того как рассеивался словесный мираж, становилось ясно, что далеко не все ее предложения приемлемы. Но впечатление уже было произведено, да и не всегда найдутся такие, как Камал, охотники разбираться и докапываться до истины. Но здесь, в пустыне, речь Малики уже не имела такой призывной силы, возможно, оттого что не было привычной трибуны, а может, оттого, что здесь слова имеют свой истинный, первоначальный смысл, ведь тут так далеко видно, не укроешься за самыми звонкими фразами.

— Главное сейчас — добиться всходов, а вырастить — вырастим. Глядишь, за считанные дни подрастут. — Заметно было, что порыв угас и Малика как бы взбадривает себя, чтобы казаться особенно жизнерадостной, бодрой и уверенной. — Я думаю, товарищи, все будет хорошо. И посеем, и вырастим, и соберем, а?

Малика дала понять, что общий разговор окончен, и обернулась к Камалу с искусной очаровательной улыбкой:

— Вы обещали показать мне в Маханкуле необыкновенно красивые места. Может, пройдемся? — Малика смело взяла Камала под руку и потянула в сторону от машины.

Парни возле стана дружно захихикали. И это умела Малика, после строгого разноса, прикрикнув и приказав, вот так разрядить обстановку, заодно и переключить внимание.

— Что это вы, апа? — спросил Камал.

— А что? — кокетливо обернулась к нему Малика. — Я вам не нравлюсь? Не нравлюсь, да? Скажите откровенно?

— Вы сегодня немного странная.

— Ну а вы, как всегда, очень рассудительны. — В голосе ее прозвучали холодные нотки. — Но я вам не завидую. Ваша рассудительность часто вредит вашему благополучию. Вы это замечали?

По тону Малики Камал чувствовал: предстоит неприятный разговор. Видимо, что-то случилось за то время, пока его не было в кишлаке, не из-за одного урагана приехала председательша. Чего ждать? Инцидент со сторожем из-за связки тутовых веток? Но это когда было? Что-нибудь в семье? Там все спокойно. В доме, где есть дети, муж с женой не держат обид. Дети заставляют их мириться. Да и Нигора не имеет привычки кому бы то ни было жаловаться на него. О нем она и слова никому не скажет. Она занята своими делами, хозяйством, детьми, ко многому в мире вообще равнодушна, возможно, потому-то и не требует к себе особого внимания. Нет, тут что-то другое, хотя, в сущности, чего ему опасаться, работает он в полную силу, как говорится, в первых рядах тружеников колхоза. Но пока Камал вспомнил о письме, Малика и сама подошла к этой теме.