Увязнуть в паутине - [11]

— Что будем делать? — спросил Игорь. — Первая процедура уже запущена.

— Остановимся на этом.

— Пан уверен?

— Да. Не думаю, чтобы тот, кто убил Хенрика, хотел пойти дальше. Если, вообще, дело именно в этом. Я думаю, мы можем чувствовать себя в безопасности.

— А Шацкий и Кузнецов?

— Посмотрим, как станет развиваться ситуация.

Игорь согласно закивал головой. Не спрашивая разрешения, он взял со стола элегантный стакан с толстым дном, на дне которого еще позвякивали кусочки льда, и потянулся за бутылкой.

4

Теодор Шацкий расписался на «Вспомогательных материалах прокурора», отметил, что следствие ведется «по вопросу лишения жизни Хенрика Теляка в помещениях костёльных застроек по адресу ул. Лазенковская 14 в Варшаве, в ночь с 4 на 5 июня 2005 г., то есть о деянии, описываемом статьей 148 п. 1 УК», и подвел авторучку к рубрике «против». К сожалению, эту рубрику ему пришлось оставить пустой. Опыт научил его, что следствия, которые ведутся «по делу» гораздо чаще заканчивались через много месяцев отсылкой письма на Краковское предместье, чтобы там подтвердили решение о «закрытии дела в связи с не выявлением преступника, в соответствии с положениями ст. 322 п. 1 УПК». На деле писали «NN» и нехотя оттаскивали в архив. Подозреваемого лучше всего иметь с самого начала, не нужно блуждать на ощупь.

Он внимательно прочитал материалы, доставленные Кузнецовым, но больше того, что уже рассказал полицейский, ничего оттуда не извлек. В ходе обыска ничего найдено не было; единственным отступлением от нормы была бутылочка от снотворного, оставленная Теляком в ванной. Странно, подумал Шацкий, после таких таблеток, скорее всего, просто невозможно встать посреди ночи, одеться и куда-то выйти. Он написал на листке: «лекарства — рецепт, отпечатки, жена». В чемодане Теляка обнаружилась лишь одежда, косметика и книжка, детектив «Мыс позеров».[30] Шацкий об этой книге слышал, похоже, очень варшавская. И он был готов поспорить на тяжко заработанную сотню, что слово «прокурор» в книжек звучит ни разу, а храбрый полицейский-одиночка все делает сам, включая и определение времени смерти. В бумажнике Теляка были документы, немного денег, карта в пункт проката видеокассет, семейные фотографии и купоны «лотто».

Он записал: «бумажник — осмотреть».

И ничего, за что можно было бы уцепиться. Ни-че-го.

Стук в двери.

— Входите! — сказал Шацкий, с удивлением глядя на часы. Квятковская должна была прийти лишь через полчаса.

В комнату вошла девушка, которой он не знал. Лет двадцать пять, ни красавица, ни уродина. Брюнетка с коротко подстриженными вьющимися волосами, прямоугольные очки в опалесцирующей оправе. Довольно худенькая, не совсем в его вкусе.

— Прошу прощения, что не позвонила раньше, но как раз проходила рядом и подумала…

— Слушаю. Что вас привело ко мне? — перебил ее Шацкий, молясь про себя, чтобы это не была какая-нибудь сумасшедшая, пришедшая жаловаться, что у нее воруют электричество через замочную скважину.

— Меня зовут Моника Гжелка, я журналистка…

— О нет, дорогая моя пани, — перебил ее Шацкий еще раз. — Пресс-атташе прокуратуры располагается на Краковском, очень приятный человек, который наверняка ответит на все ваши вопросы.

Этого ему только не хватало. Радио-красотки, которой придется объяснять, в чем заключается разница между подозреваемым и обвиняемым, но которая в своем материале все перекрутит. Совершенно не оскорбленная его поведением девушка уселась и лучисто улыбнулась. Улыбка у нее была приятной, слегка хулиганской, но умной. И заразительной. Шацкий тиснул зубы, чтобы не ответить ей улыбкой.

Девушка сунула руку в сумочку и подала прокурору визитную карточку. Моника Гжелка, журналист, «Жечпосполита».[31]

Шацкий открыл ящик стола, вынул визитную карточку пресс-атташе и, не говоря ни слова, подал ее гостье. Та перестала улыбаться, а прокурор почувствовал себя паршиво.

— Что-то не вспоминаю вашей фамилии, — сказал Шацкий, чтобы затереть неприятное впечатление.

Девушка покраснела, а Шацкий подумал, что для того, чтобы затереть неприятное впечатление, он выбрал неплохой текст.

— Раньше я занималась вопросами самоуправления, а с сегодняшнего дня должна писать о преступности.

— Это повышение?

— Вроде как.

— Нелегко будет вам писать об уголовке настолько скучно, чтобы материал был напечатан в «Жепе».

— Вообще-то я пришла сюда, чтобы познакомиться с вами и попросить сделать широкое интервью, но вижу, что из этого ничего не выйдет.

— Я не адвокат, а служащий, — сказал Шацкий. — Мне реклама не нужна.

Журналистка покачала головой и осмотрелась по требующей ремонта комнатке. Шацкий был уверен, что ей удалось подавить злорадство; к примеру: «Действительно, бюджетная организация здесь чувствуется». Или: «Не скрыть!».

— Раз уже пан не желает говорить по общим вопросам, давайте поговорим о конкретных. Я пишу об убийстве на Лазенковской. Конечно, вы тут можете нарассказывать мне всякие официальные враки, но тогда уже вы точно не будете обладать влиянием над тем, что появится в газете. Пан может рассказать мне правду, в чем я сомневаюсь. Но ведь пан может рассказать мне, по крайней мере, полуправду; тогда мне не нужно будет печатать все те сплетни, которые я наберу в полицейском комиссариате.