Увидеть свет - [19]

Рик тоже не мог ничем утешить — ему перепадали жалкие крохи информации, которой он делился весьма неохотно, так что интересного в ней не было.

— Знаю лишь, — сказал он на очередном обеде, — что они собрали внушительный список, где фигурируют и бывшие хирурги, и скульпторы, и даже кое-кто работавший на мясокомбинате. Но как идёт проверка — я не в курсе.

— Неудивительно, — Эдгар промокнул губы салфеткой. — Вполне возможно, что они оба не появятся довольно долго.

Доминик молчал, хотя его чутьё — откуда только оно взялось — вопило, что ближайшее время произойдёт нечто заметное, плохое, отвратительное в своей жестокости. Однако высказываться об этом Вэйл не спешил. Он вообще предпочитал теперь молчать.

Саймон не перезванивал, что нисколько не успокаивало. Анхелика написала е-мейл, в котором попросила не приходить в галерею: «Здесь слишком много ничего не смыслящих в красоте федералов». И всё это каким-то образом сплеталось в единую сеть.

Иногда Доминик размышлял о собственной ущербности. Кто-то другой вполне ориентировался в подобной паутине, но ему это было почти не под силу. И дело не в том, что он терялся в информации, нет. Как он мог проследить эмоциональные мотивы, нюансы, которые прочие легко считывали будто бы прямо из воздуха? Лишённый этой возможности, он абсолютно точно был слепым, когда остальные смотрели вокруг широко раскрытыми глазами.

Пока Эдгар рассуждал, что все убийства рассудочны, а значит, не стоит искать личной мести, Доминик гадал, откуда у друга берётся такая глубочайшая уверенность в своих словах. Все теоретические труды на эту тему, что некогда Вэйл перелопачивал том за томом, оказались бессильны помочь. Оставалось признать, что он не стал понимать людей лучше. И только одно было несомненно — первого из маньяков он в какой-то миг почувствовал. Как вытащить на свет это ощущение? Не получалось, не выходило рассмотреть его и проанализировать досконально. А советоваться с кем-то было чрезвычайно опасно.

Вспомнив слова Мадлен, Доминик попытался переубедить себя. Он видел деяния другого человека через призму искусства, но что если это глупость и никакого творчества тут нет? Если Мадлен права, а она не ошибалась раньше в таких вещах, то все его мысли об убийце — хлам, ником не нужный, а потому совершенно пустой.

* * *

С обеда Вэйл вернулся очень уставшим и не обрадовался телефонному звонку. Но Линдси ничуть не удивилась холодному тону.

— Простите, — бросила она так, что становилось ясно — она ни в чём не раскаивается. — Хочу выслать вам статью, прочесть её нужно как можно скорее.

— Что там? — Доминик поймал себя на любопытстве, отчего только разозлился сильнее.

— Я пытаюсь провести параллели между убийствами, — отвечала Линдси. — В прессе катастрофически мало информации, трудно по ней судить, но какие-то оговорки позволяют заметить, что характер убийств различен… Я стремлюсь подать это с точки зрения искусства.

— Это бесполезное занятие, ведь убийство не может быть искусством, — повторил Доминик за голосом Мадлен, прозвучавшим у него в голове так ясно, точно она стояла позади.

— Посмотрите статью. Знаю, вы сумеете меня поправить. Пожалуйста, — в её голосе не было никаких умоляющих ноток. Доминик вздохнул и нажал отбой, чтобы ничего больше не слышать.

Он уже согласился, хоть и не объявил об этом Линдси. Она, конечно же, всё напутает, ведь у неё нет доступа к фотографиям. Откуда бы ей знать, на что именно это похоже, как кровавый кошмар может превращаться в изощрённую эстетичность, как… Он мотнул головой и направился к бару. Ему был нужен виски, это точно, пусть раньше и не существовало ритуала, позволявшего распивать алкоголь в одиночестве.

На удивление Линдси излагала интересные вещи, хоть и спорные. Некоторые моменты Доминик всё же исправил, но многое оставил нетронутым, испытывая при этом смешанные чувства. Во-первых, ему ужасно не хотелось делиться собственными наблюдениями, он испытывал странную ревность, предпочитая баюкать их в своём сознании. Во-вторых, он надеялся, что это натолкнёт кого-нибудь — кого угодно — пойти по ложному следу.

Подняла голову старая знакомая паранойя, но Доминик уже не мог остановиться. Близкое общение с Саймоном привело к тому, что Вэйл перестал мечтать о диалоге с убийцей-творцом или не решался всерьёз думать о таком контакте.

Всё чересчур запуталось. Стоило признать это. И, что самое страшное, с каждым днём запутываться будет всё сильнее, пока маньяк не окажется пойман. Если окажется. Следствие, что очевидно, зашло в тупик, а давление со стороны как политиков, так и общественности нарастало. Доминик уповал только на то, что никто не захочет найти подходящего жертвенного агнца. Точнее, что таковым вдруг не станет он сам. Пусть это и было эгоистичное желание, Вэйл с отчаянием понимал, что не сумеет защитить себя, а ложные обвинения разрушат его до основания.

Люди привыкли лгать и жить в полуправде, а он перед этим совершенно бессилен. Мадлен всегда смеялась над ним из-за этого, да и Рик, и Эдгар наверняка отпускали шутки за его спиной. Доминик не умел и никогда бы не смог научиться противостоять тем, кто виртуозно лжёт. В его понимании адвокаты и рекламисты, продавцы и консультанты всех мастей выглядели инопланетянами… Или, если угодно, это он был явно не с той планеты.