Утро. Ветер. Дороги - [17]

По дороге домой в переполненном троллейбусе я подумала об этой похвале: значит, можно хорошо выполнять и нелюбимую работу? Как странно. Я этого не знала. Но кто этот Ермак? О чем он мог с таким увлечением говорить с Зинкой? Что у них общего? А вдруг… У меня похолодело под ложечкой. Нет, этого не может быть: такое умное лицо… Глаза светлые, добрые, все понимающие. Он умный и добрый, значит, не может быть преступником. А откуда мне известно, что он умный и добрый? Знаю, и — все!

Кто-то поскреб ногтем о рукав моего пальто. Ухмыляющаяся физиономия Олежки Кулика. Он живет напротив нас.

— Слушай, Олежка, ты не знаешь, с кем это так долго сегодня разговаривала Зинка? Совсем молодой, в клетчатом сером пальто и кепке. Не знаешь? Ермак, кажется, его звать… Зайцев…

— Знаю, конечно. Он из милиции.

— С Петровки?

— Инспектор он, по делам несовершеннолетних. Мировой парень, хоть и с угрозыска. Никогда не откажет. Добрый очень. Если у кого беда, прямо к нему.

— Как же вы к нему… обращаетесь? Как его найти?

— Тебе-то зачем? По телефону можно звонить. Хоть в милицию, хоть к нему домой.

— И у тебя есть телефон?

— А вот есть. Наизусть знаю.

И Олежка назвал мне телефон. Я прошла мимо нашего дома еще целый квартал. Но это неважно. У меня был его телефон. Самая большая радость за этот год, довольно-таки неудачный для меня. Его зовут Ермак Зайцев, и у меня есть его телефон.

Глава седьмая ЕГО ЗОВУТ ЕРМАК

Отныне, куда бы я ни шла, что бы ни делала, я думала о нем. Его зовут Ермак. Первый раз встречаю человека, которого зовут Ермак. А фамилия — Зайцев. Какая чудесная фамилия! Он инспектор по делам несовершеннолетних — какая гуманная профессия! Если у кого из ребят беда, прямо к нему обращаются.

У меня, к сожалению, нет никакой беды. И я безнадежно благополучная девушка. Инспектора угрозыска такие не интересуют.

У меня есть его телефон, но нет уважительной причины, чтоб ему позвонить. То есть причина-то уважительная: я в него влюбилась. Но ведь не скажешь ему по телефону, что я, мол, вас люблю.

…Неужели я действительно его люблю, человека, которого совсем не знаю и который работает в угрозыске? Почему стала думать о нем? Почему сразу поняла: вот этого человека я могла бы полюбить? О его нравственных качествах я и понятия не имела. Да и сейчас, что я знаю о нем? Ничего не знаю. Зинка сказала: «Он нас любит». Олежка — что к нему можно обратиться в беде. Понятно, видимо, инспектор он хороший. Но даже этого я не знала, когда стала мечтать о встрече с ним. Видела только одно: лицо у него хорошее и доброе.

Но какой бы он ни был добрый, все равно нельзя ему звонить ни с того ни с сего. Что я ему скажу?

Несколько дней я не звонила, а потом не выдержала. Тем более что вечером никого не было дома. Мама в своем министерстве, папа пошел в магазин купить хлеба, кефира и прочего.

Телефон у нас в маминой комнате на круглом столике с выдвижной круглой доской — не столик, а просто шик: верхняя доска отделана белым «формиком», нижняя — черным, ножки из березы.

Столик у тахты (кровать мама куда-то дела). В комнате чисто и неуютно. Современный пустынный «интерьер». Ни одной картины. Репродукций и эстампов мама не признает, а подлинники стоят дорого.

Я сидела на тахте, накрытой клетчатым пледом, и смотрела на телефон, как лисица на виноград.

В конце концов решила: чего я боюсь, может, его и дома нет. Конечно, его нет дома. Чего он будет сидеть дома?

Я набрала номер. Отозвались тотчас.

— Зайцев у телефона.

Я растерялась. Молчу. Словно язык отнялся.

— Алло, слушаю. Вы ко мне?

— Да. Мне вас… Я к вам, Ермак Станиславович. Я… — голос перехватило. Я тихонечко откашлялась в сторону.

— Что-нибудь случилось? — помог он мне. (Как он терпелив!)

— Ничего не случилось… Я просто так. (Что я болтаю? Ох! Молчу…)

— Пусть «просто так». Алло! Что-то вы все-таки хотели мне сказать? Выкладывайте.

(Что выкладывать?!)

— Вы, наверно, заняты сейчас… Ермак… Станиславович?

— Нет, не занят.

— Если не заняты… не могли бы вы… если есть время… немножко рассказать о себе.

Я совсем охрипла от волнения.

— Что? О себе?

Кажется, он от души удивился.

— Да, пожалуйста. Очень прошу.

— Простите, с кем я говорю? (Ох, вот срам-то! Что делать?)

— Разве обязательно? (Может, придумать себе имя?..) На том конце провода рассмеялись — он смеялся.

— Не обязательно, но…

— Владя Гусева… — прошептала я, но он услышал.

— Для чего вам моя биография, Владя? Алло? А вы не разыгрываете меня, Владя Гусева?

— Что вы! Мне трудно объяснить. Однажды… Давно… Я видела, как вы кормили белку. В ботаническом саду. Она вас нисколько не боялась.

— Белок многие кормят.

— Но прямо из рук. Ермак вздохнул.

— Я ничего не понимаю.

Ну вот, я все испортила. Более неудачного начала трудно придумать. Я была близка к слезам. Каким-то странным образом он это. почувствовал.

— Да вы не волнуйтесь, Владя. Быть может, вам нужна помощь или совет?

— Да, мне нужен совет!

— Я слушаю, Владя…

Какой мягкий голос, какое бесконечное терпение. Другой бы давно повесил трубку. Даниил Добин, например.

— Можно, я еще вам позвоню, в другой раз?

— Пожалуйста, звоните когда угодно.

— До свидания.

— Всего доброго, Владя.