Утро, полдень и вечер - [73]

Наступило напряженное молчание.

— Ты сказал «попросите»? — раздался мужской голос, Хэму стало неловко.

— Я не имел в виду просить милостыню, — пояснил он. — Вы поставите священника в затруднительное положение. Священники утверждают, что церковь служит интересам рабочего человека, вот пусть и докажут это. Но вы должны подготовиться, продумать, как с ним говорить.

— С кем, со священником? — воскликнул тот же голос, в котором по-прежнему звучало обидное недоверие.

— Сначала со священником, потом с мэром. Расскажите им обо всех зверствах, о том, как угрожали Мики Ковачу сбросить его в шахту, как пытались изнасиловать дочь Негритенка; скажите им, что из-за ружейной пальбы Мигель Трастеро помешался. Скажите, что дети могут погибнуть из-за…

Этого не стоило говорить, ведь на попечение сидевших перед ним стариков как раз и оставлены дети.

— Дети не помрут, — сказала одна из женщин.

— Конечно, нет, но…

— Ты думаешь, священник пойдет с нами? — спросила Лус.

— Не представляю себе, как он может отказаться, — ответил Хэм.

— Как он может отказаться? — эхом откликнулись присутствовавшие. — Будет чудо, если он согласится.

— Рассчитываешь на чудо, Хамон?

— Может, пообещаешь нам и манну небесную?

Они шутили вежливо, но обидно.

— Подождите, товарищи. Конечно, я не даю никаких гарантий. Может быть, из этого ничего и не выйдет. А вдруг выйдет? Это может вызвать противоречия в правящем классе или заставить некоторых рабочих поразмыслить и поступить так, как поступили железнодорожники. Шахтеры, имеющие сейчас работу, могут спросить себя: а что, если такое случится и с нами? Ну, а либералы, если они вообще есть в Реате… — Хэм осекся. Потом засмеялся. — Во всяком случае, хорошо уже то, что вы соберетесь вместе и попробуете предпринять что-нибудь, а не станете покорно ждать своей участи.

Люди не перебивали Хэма. Наконец старик — тот самый, что предлагал устроить нападение на тюрьму, — не выдержал.

— Послушай, Хамонсито. Если я пойду к священнику, знаешь, что он мне скажет? Чтобы я больше не ходил к нему и не исповедовался. Допустим, сын у меня в тюрьме. А он скажет, что это бог наказал его за грехи. Он прогонит меня, станет бить себя в грудь и осыпать меня проклятиями, называть негодным человеком и смутьяном. Ты должен быть хорошим, скажет он, слушайся начальников, целуй им ноги, уткнись носом в навоз. Черт меня побери, если я свяжусь со священником!

Все засмеялись, и Хэм тоже. Он видел, что все, чему он учил их, оборачивается против него. Ведь именно он, и никто другой, внушал этим людям, воспитанным в страхе божьем и приученным к покорности и смирению, что покорность и смирение — это оковы, которые надели на них правители, чтобы держать в повиновении.

И люди прислушивались к словам Хэма. Богобоязненные, они в то же время питали органическую неприязнь к служителям церкви, и эта неприязнь под влиянием Хэма только усилилась.

Хэму пришлось объяснить, что он не отрекается от того, чему учил их, и никакого чуда не ждет. Он лишь полагал, что, последовав его совету, люди получат возможность собраться вместе.

Старики переглянулись.

— Estamos juntos aca[82],—сказал один из них.

Только две женщины отнеслись к предложению Хэма одобрительно. Но они поняли его предложение буквально, а значит, план Хэма мог дать обратный результат. Если они пойдут в церковь и в самом деле будут ждать чуда, рассчитывая, что священник вступится за них, а священник станет читать им проповеди, они поверят ему, будто и вправду совершили грех и прогневили господа. В конце концов они могут даже пообещать ему никогда больше не связываться ни с красными, ни с профсоюзом… Может, Хэму самому возглавить делегацию?.. А не будет ли это истолковано как попытка красных проникнуть в церковь с целью запугать священника? Да разве это единственная возможность использовать план Хэма против самого же народа? Нет, лучше отказаться от него и придумать что-нибудь посерьезнее.

Старики не хотели его отпускать. Кое-кто из соседей принес с собой еду и настойчиво угощал Хэма и Дженни; оживление, которое Хэм заметил, когда пришел, вернулось.

В доме было темно, поэтому хлеб, кофе, перец, frijoles[83], tortillas[84] и принесенные Дженни огурчики приходилось делить на ощупь. Люди тихо посмеивались, шутили. Получив свою долю, Хэм вспомнил, что сегодня ничего не ел, кроме кофе с хлебом, которыми его угостили утром у Майка Ковача.

«Estamos juntos аса!» — вспомнил Хэм. Неплохо сказано. Этим общительным людям подобные встречи нужны как воздух. Черт побери, вот один из тех редких случаев, когда ты, забыв о книгах, можешь понять сердцем, а не разумом, что чувство братства присуще всем людям и вовсе не стоило церкви придумывать свой идеал — слащавую мечту о загробном единении. Чувство локтя нужнее людям, чем еда, ради которой они как будто собрались. Перед тем как решиться на активное действие, им необходимо проникнуться духом коллективизма. А ведь ужасное преступление, совершенное сегодняшним утром, грозило расшатать их братство, подорвать высокий дух солидарности.

После второй чашки кофе Хэм отвел Дженни в сторонку и сказал:

— У меня к тебе просьба, Белянка.