Утро, полдень и вечер - [70]

Дженни мало что знала о коммунизме. Для нее это была слишком мудреная штука. Она недоумевала: неужели нужно переделывать весь мир, чтобы люди могли жить прилично? Может быть, в России это было необходимо, поскольку царь довел страну до разорения, но Америка богата, просто нельзя допускать, чтобы кто-то садился тебе на шею и захватывал все в свои руки.

Хэм Тэрнер смеялся над ее «наивными идеями» и в то же время радовался, что anglo, вроде Дженни, превращаются хотя бы в сочувствующих. Если встать на точку зрения Торговой палаты, получается, что американцы — дураки, довольные своим положением обманутых и угнетенных, и только у иностранцев хватает ума бороться. Хозяева делают вид, что никакой классовой войны нет, столкновения в Реате происходят между патриотически настроенными гражданами и смутьянами-иностранцами, а не между сытыми и голодными. И хорошо, сказал Хэм, если anglo, вроде Дженни, плюют на это вранье и твердо стоят на стороне испанских рабочих.

Дженни не считала себя такой уж сознательной, но никто не смог бы ввести ее в заблуждение насчет классовой борьбы. И она, и Вудро с головой ушли в эту борьбу. Поскольку партия возглавила борьбу за лучшие условия жизни, естественно, они ее поддерживают. А как же иначе?

Какой бы малочисленной ни была партийная организация в Реате, она играет ведущую роль. С ней не могут не считаться даже самые бешеные anglo, которые всегда выступают против коммунистов, какую бы позицию они ни занимали. Даже ее сестра Люси — набожная и добрая женщина — рассердилась на Дженни за то, что та участвовала в сборе средств для забастовщиков. И когда рабочие добились удовлетворения своих требований, Люси все равно продолжала осуждать забастовку только потому, что ее поддерживала партия!

Зато в Ла Сьенегите партия пользуется неизменной поддержкой, даже если ошибается. Некоторые сравнивают руководителей, вроде Хэма и Трэнка, чуть ли не с Джорджем Вашингтоном и Авраамом Линкольном. Эти парни пробуждают в людях доброе, и от голода их избавили. Поэтому народ говорил, что в партии только хорошие люди, а если кто-то окажется плохим, его исключат, как исключили Агапито Ортегу.

Иногда Дженни беспокоила мысль, что они с Вудро не члены партии. Не истолкуют ли это люди как их недостаточную веру в социализм? Узнав, что ее дом не обыскивали, не заподозрят ли ее в том, что она доносчица? Поймут ли люди, почему скрывается Вудро?

Но она тут же отругала себя. Люди не могут быть такими подозрительными. Хэм говорил, что многих из них скорее можно упрекнуть в излишней доверчивости. И скрывается не один Вудро. Например, Лара — зять Сирило Сандобала, и многие другие. В конце концов, что было бы с Россией, если бы Ленин не скрывался, когда этого требовали обстоятельства?

Сперва Дженни хотела поехать в город и переночевать у Люси, но потом раздумала. Лучше остаться здесь. Она вынула из корзины одежду и пеленки, приготовленные для ребенка, с которым решила ехать, уложив пораньше двоих старших. Дженни надеялась поговорить с Вудро, если он вернется. Она знала, как любит Вудро во всем находить смешное; даже о таких событиях, как сегодняшние, он сумеет рассказать ей что-нибудь забавное. А посмеяться ей сейчас полезно. Вудро даже может снять с нее очки и поцеловать. Он всегда снимает с нее очки, прежде чем поцеловать, потому что не любит, как он выражается, есть булку с битым стеклом. Он хочет, чтобы его булка была с медом…

Дженни невольно засмеялась, хотя сидела одна в темноте. Но тут же одернула себя. Нашла о чем думать! В глубине души она надеялась, что Вудро не рискнет сейчас прийти домой. Ночью опаснее, чем днем. К ночи головорезы напиваются еще больше, и убийство им легче сойдет с рук.

Дженни вздрогнула. Если она пробудет в этом мраке еще минуту, то не выдержит и закричит. Нет, надо пойти к людям.

Дети спят. Полицейские их не тронут. А она скоро вернется, только отнесет банку соленых огурцов Лус Ларе — дочери Сирило. Бедная женщина! Отец ее умирает в больнице, муж Просперо скрывается в горах, а дочь, рано созревшая, слишком женственная, сидит под охраной полиции. Дженни стало стыдно, что она так много думала о себе и Вудро. Это не по-соседски и не по-христиански.

Она открыла дверь и выглянула на улицу. Стояла тревожная тишина, казавшаяся странной после шумного дня. Не было ни ревущих грузовиков, ни изящных легковых машин, ни винтовок, ни людей. Можно было подумать, что городок вымер, если бы не доносившиеся откуда-то детский плач, лай собак и тяжелые, размеренные удары топора.

Дженни шла задворками и никого не встретила. Но когда она огибала дом Лары, перед ней вдруг вырос высокий худощавый мужчина в широкополой шляпе. Дженни едва не вскрикнула, но удержалась. Она узнала Хэма Тэрнера.

— Неужели это ты, Хэ-эм!

Он резким жестом заставил ее замолчать.

— А ты все так же глупа, как и красива, Белянка.

— Извини, — засмеялась Дженни, вглядываясь в лицо Хэма. — Я не знала, что ты вернулся.

— Эх ты, глупышка. Ну, пошли вместе.

Он тихо постучал. В замке повернулся ключ. Дженни толкнула дверь, но та не подалась. Значит, замок запирали, а не отпирали.