Утро, полдень и вечер - [69]

Сегодня тот, кто живет торговлей, обманывая бедных, угождая богатым, презирая слабых и завидуя сильным, почувствовал себя так, словно, вырвавшись из тесноты будней, ступил на широкую дорогу, выдержав тяжелое испытание, издавна выпадавшее на долю мужчин. Их женщины открывали перед ними двери, вглядывались в их лица и радовались их уверенности, сменившей выражение тревоги, с которым они ушли утром. Мужчины видели это одобрение и преисполнялись самодовольством и снисходительной любовью к детям. Ужин в этот вечер был обильный, щедро сдобренный разными соусами.

Потом мужчина шел принять ванну, чтобы пораньше лечь, а женщина украдкой душилась духами, которые приберегала для особого случая. Дети, угадав праздничное настроение родителей, капризничали и не желали идти спать.

2. Город-призрак

Однако в Ла Сьенегиту сумерки не принесли с собой ни вздохов облегчения, ни ощущения исполненного долга, не было там ни вкусных соусов, ни духов. В поселке продолжалась облава. Вместо ужина здесь торопливо жевали хлебную корку. И некогда было подводить итоги дня и подсчитывать потери. Осталось только непосильное бремя обязанностей, от которых нельзя уйти, и люди машинально выполняли их, хватаясь за что придется.

Население поселка теперь состояло из стариков, маленьких детей, тощих собак и коз, которые жалобно блеяли, ожидая, когда их подоят. На веревках висели пересохшее поношенное белье и чиненые простыни. На задних двориках стояли ржавые поломанные автомобили, их части валялись где попало, так как хозяева не успели закончить ремонт. В одном дворе, прислоненный к куче хвороста, виднелся почему-то не замеченный собирателями «улик» топорик с источенным лезвием. У раскрытой двери стояла банка с жидкой известью, уже покрывшейся коркой. Рядом валялась кисть, вдавленная чьим-то каблуком в землю. Двери сарая были отперты и тихо хлопали под напором свежего ветра, дувшего с гор. Стреноженные ослики беспрепятственно паслись в молодой фасоли.

Из темных окон доносились хныканье детей, брань измученных старух, дребезжание посуды. Время от времени открывалась дверь и показывался огрызок веника, сметавший со ступенек парадного крыльца волос из матрацев, сломанные игрушки, битую глиняную посуду и стекло, дырявый ботинок, шляпу без тульи, обломки стула; следом за веником появлялась фигура старика, с отвращением плюющего в мусор.

Многие дома пустовали. Но гораздо больше было домов, где оставались подростки. Они либо искали себе еду, либо лежали на кровати, как Мики Ковач, не раздеваясь, и с горечью думали о тех, кто еще вчера здесь спал.

Но, пожалуй, самое сильное беспокойство испытывали те немногие взрослые, которые избежали ареста.

Некоторые из них довольно отчетливо представляли себе, почему их пощадили. Они находились в дружеских отношениях с властями и боялись, что теперь им нельзя оставаться в поселке, так пострадавшем во время облавы. Они задавались вопросом, стоило ли так старательно держаться в стороне, если все равно каждый поступок, каждое слово может быть истолковано как поддержка либо бунтовщиков, либо полиции? Но кто мог ответить на это?

Иное дело — Дженни, жена Вудро Вильсона Лусеро, о которой, по-видимому, забыли случайно. Вудро активно участвовал и в забастовке, и в кампании по сбору средств в помощь безработным. К тому же его смертельно ненавидел Бэтт Боллинг. Да и Дженни по мере сил работала во вспомогательной женской организации и швейном кружке. Дженни догадывалась, что головорезы не тронули ее либо потому, что она была anglo из штата Айова, либо потому, что Вудро в отличие от большинства жителей испанского происхождения исповедовал протестантскую веру и посещал церковь. Тот факт, что ее дом не обыскивали, по-видимому, восстановит испанцев против нее. А может, их с Вудро ждут неприятности с другой стороны.

Дженни считала, что ей следовало бы быть чуточку похитрее с помощниками шерифа. Они так удивились, увидев здесь, в центре Ла Сьенегиты, светловолосую женщину-американку, что оробели и ушли. Если бы она немножко поскандалила, вызвав у них подозрение, будто она что-то прячет, и если бы в ее доме сделали небольшой обыск, то испанцы убедились бы, на чьей стороне Дженни и Вудро.

В представлении Дженни жители Ла Сьенегиты были добродушными, веселыми, симпатичными детьми. Если бы городские власти были поумнее или хотя бы видели, как Вудро играет с ребятами, слышали, как здорово рассказывает он смешные истории, знали, как умеет приласкать, они поняли бы, как мало нужно, чтобы сделать испанцев счастливыми. Они и не просят многого. Не претендуют на власть. Не хотят владеть шахтами. Однако не следует думать, что они дадут над собой издеваться. Они не потерпят этого, как не потерпят шахтеры anglo. Давно, когда здесь работал ее отец, дела на шахтах тоже бывали плохи. Тогда anglo поднимались наверх и бросали работу со словами: «Возьмите двоих на место каждого из нас, пусть они копают вам уголь».

Так же поступили и испанцы. Их возмущение было так велико, что они проявили упорство в борьбе и выиграли забастовку. Если бы им для того, чтобы прокормить семью, понадобилось завладеть шахтами и взять в свои руки власть, они добились бы и этого. И она, Дженни, стала бы им помогать. А раз коммунисты помогают народу, она будет помогать коммунистам независимо от того, что скажет ее сестра Люси.