Утро, полдень и вечер - [37]

— Я должен пробиться к ним! — Хэм стукнул кулаком по колену.

— Подожди. Дай им собраться с силами.

Консепсьон подыскивала слова, которые убедили бы его не превращать в фетиш тактику активных действий. Иногда обстановка вынуждает уйти в подполье и выжидать.

— Не торопись.

— Странно, что это я слышу от тебя, — улыбнулся Хэм. Улыбка его была спокойной, и Консепсьон поняла: он твердо решил идти в тюрьму. Надо его задержать хотя бы на время.

— Кто-то идет! Ложись! — крикнула Консепсьон, подбегая к окну; она слышала, как Хэм бранился, возвращаясь в свое укрытие.

— Сукины дети!

— И до наступления темноты чтоб не двигаться! — потребовала Консепсьон, глядя на улицу сквозь тонкую занавеску. Вдруг она в испуге отпрянула. — О господи!

Отделившись от двух своих помощников и высокого мужчины с гладко причесанными блестящими волосами и тонкими усиками, Бэрнс Боллинг направлялся к дому.

— Бэрнс идет, — прошептала Консепсьон. — Я отвлеку его.

Ее осенило.

— Я открою дверь, пусть они увидят, что полиция здесь уже побывала, тогда они не захотят утруждать себя.

Она быстро запихнула под кровать одежду, выпавшую из комода.

— Прикройся!

И все же на это ушло слишком много времени. Нет, она уже не сумеет опередить Бэрнса. Подойдя к двери, Консепсьон резко распахнула ее и гневно воскликнула:

— Войдите-ка сюда, господин шериф!

Но усталого Бэрнса, казалось, уже ничто не могло испугать. Консепсьон взяла его за руку и ввела в дом.

— Посмотрите, что натворили ваши люди! Они даже не дали ребенку допить молоко, разве с детьми так обращаются?

Свободной рукой Консепсьон указывала то на бутылочку, то на разбросанные вещи и беспрерывно говорила:

— Смотрите! Идите сюда! Чувствуете запах? Когда я вошла, то подумала, что здесь пожар, было полно дыма. Как вы думаете, почему? Они попросту вытащили всех на улицу, оставив раскаленную докрасна печь. Даже не дали потушить огонь. Все перевернули вверх дном и увели хозяев.

Приподняв набрякшие веки, Бэрнс молча осмотрел кухню.

— Если бы дом загорелся, сейчас весь городок был бы охвачен пожаром, — продолжала Консепсьон.

Бэрнс повернулся и пошел в переднюю. Консепсьон потянула его к двери.

— Надо все-таки думать, что вы делаете, когда вторгаетесь в чужие дома. А то не успеешь оглянуться, как запылает Реата. В том числе и ваш дом. Вы отвечаете за…

— Ну, ладно, ладно, — раздраженно прервал ее Бэрнс. Очевидно, Консепсьон перестаралась. Хуже нет, когда тебя заговорят до смерти. В голосе Бэрнса чувствовалась усталость. Не изменяя тона, он вдруг спросил:

— Вы миссис Канделарио? Та самая, которую зовут Конни?

— Канделария, — поправила она, затаив дыхание.

— Правильно. У меня есть ордер на ваш арест.

Сначала Консепсьон решила подчиниться, поскольку сейчас прежде всего надо было отвлечь внимание Бэрнса. Но она знала, что Хэм все слышит и будет огорчен, если женщина, которую он считает смелой, сдастся без борьбы.

— Но я медсестра, у меня есть поручение от больницы. — Консепсьон показала на окровавленное тряпье Маркоса: — Я должна отдать вот это.

В лице Бэрнса ничто не дрогнуло. Он лишь мельком взглянул на кровь, которую пролил, и тронул Консепсьон за плечо.

— Это может потерпеть. Пошли.

— Но откуда у вас взялся ордер на мой арест? — усмехнувшись, спросила Консепсьон. — Это уже что-то новое, que no?

Насмешка задела шерифа, и он вспылил.

— Ну, хватит. Топай, — сказал Бэрнс, довольно сильно толкнув Консепсьон.

— Какой чести я удостоилась. Подумать только — даже ордер выписали!

Идя к дверям, она думала, что бы еще такое сказать, чтобы Хэм догадался о чувствах, переполнявших ее сердце. Хорошо бы вложить в одну фразу все — гордость тем, что она сумела защитить Хэма, веру в него и в народ, радостное сознание, что она оказалась способной к… Высокие, волнующие слова теснились в мозгу Консепсьон.

Каким-то чужим голосом она спросила Бэрнса:

— В чем же меня обвиняют? В нанесении словесных оскорблений? — И засмеялась, но смех ее был каким-то искусственным и растерянным.

«Дура я, дура, — подумала она. — Только вот не знаю, кто во мне берет верх. Девчонка или старуха? А может быть, дело в том, что я слишком рано поломала свою жизнь?»

А Хэм, лежавший под кроватью, прикрывшись тряпьем, восхищался этой женщиной. Ловко она провела Боллинга! Да и его самого тоже, оставив дверь настежь открытой, так что, если б он вздумал пошевелиться, с улицы заметят малейшее его движение. Добилась своего: теперь он вынужден оставаться на месте!

4. Агапито

Агапито Ортега вышел из здания «Пилсер билдинг» и в раздумье остановился. Он не знал больше ни одного адвоката. С тремя уже пробовал договориться, но все они отказались, ссылаясь на занятость. Агапито догадывался, что адвокаты говорили неправду; врали, наверно, все, но один из них, Сэмми — сын мистера Элвуда, — врал наверняка. Агапито знал этого Сэмми вот уже двадцать лет, с тех пор, как начал работать у его отца. Адвокатской практикой Сэмми занимался всего два года, поэтому клиентов у него не было — так говорили в городе.

Просто Агапито нечем платить, и адвокаты знали это…

Но Агапито не мог долго предаваться тягостным раздумьям. Его давно арестовали бы, если бы он жил в Ла Сьенегите: изуродованный рот Агапито — последствие аварии на шахте — делал его слишком приметным. Поэтому нечего было и думать, будто в переулке никто не обратил на него внимания.