Утро, полдень и вечер - [25]

— Его здесь нет, — ответила Алтаграсиа и вся съежилась, потому что к ней подошел высокий мужчина и схватил за запястье. Второй — бледный молодой парень богатырского сложения, взял ее за другую руку. У него был револьвер. Третий схватил за шиворот Мигеля.

Сопротивлялся только Мигель. Следуя инструкции, почерпнутой из брошюры «Что делать при аресте», которую он так добросовестно распространял и которая вдруг пришла ему на память, Мигель спросил:

— А ордер у вас есть?

— Молчать, — сказал высокий мужчина, поддав ему коленом. — А ну, пошевеливайся!

— Но вы не показали ордера, — кричал Мигель, пытаясь удержать равновесие. — Вы не имеете права!..

Удар револьвером по голове — и он умолк.

Двое начали обыск. Они раскидали постель, вывалили из корзины грязное белье, вспороли перочинными ножами обшивку на кресле, обшарили чулан, взяли альбом с фотографиями, на которых стояло имя фотографа из Калексико, взяли также кухонный нож, железную палку, заменявшую кочергу, и брошюру под названием «Насилие: кого над кем?»

Алтаграсия и Лупита были уже в машине. Мигеля бросили на пол, к их ногам. Потом в машину влезли помощники шерифа. Но один из них не поместился. Он поехал, стоя на подножке и отмахиваясь револьвером от любопытных.

Несмотря ни на что, лицо Алтаграсии сияло. Рамон жив!..

Грузный парень, сидевший рядом с ней, почувствовал теплоту ее тела и взглянул на женщину. Красотка что надо. Теперь, когда все было позади, бледность исчезла с его лица. Он поздравил себя. Для начала неплохо. Ухмыляясь, он сказал Алтаграсии:

— Насчет мужа не беспокойся, сестрица. Могу его заменить.

Но сразу понял, что допустил оплошность. Помощники шерифа засмеялись.

— Смотри, Бэдди, не оскандалься, — сказал один из них.

— Да что ты, я пошутил, — смущенно ответил Бэдди.

В 11 часов Консепсьон Канделария была в рентгеновском кабинете, помогая держать Сирило. Он все еще не пришел в сознание, но был неспокоен и уже испортил два снимка. А между тем без четкого снимка извлечь пулю будет невозможно.

— Если и на этот раз не получится, черт с ним, — сказал врач.

— Получится, — ответила Консепсьон. Ее переполняло презрение к этим господам. «Пожили бы они так, как мы живем», — подумала она.

— Готово?

Консепсьон напрягла все силы. Потрескивание аппарата длилось одно мгновение, но оно показалось ей вечностью. Сирило издал стон и заметался.

— Проклятие!

— Все в порядке, — сказала Консепсьон. — Когда снимали, он не двигался.

Старый Хосе Амадо Контрерас возвратился в Ла Сьенегиту в числе последних. Пользуясь своей внешностью безобидного старичка, он сновал по Реате, собирая нужные сведения. Ему удалось точно установить, что Рамон на свободе. Он и сам, находясь на Девятой улице, видел сквозь облака газа, как Рамон пробежал мимо окружной тюрьмы и нырнул в подъезд дома, укрываясь от выстрелов, а потом снова побежал на восток, в направлении, противоположном Ла Сьенегите, где его искали вооруженные головорезы. Хосе Амадо хотел было догнать Рамона, но, разумеется, это было не под силу его старым ногам…

Некоторое время обитатели Ла Сьенегиты только и говорили что о побеге Рамона. Перепуганные люди ненадолго забыли о своих и чужих бедах и шептались, строя различные предположения.

Если Рамон бежал на восток, значит, его нет в той пещере, где в чрезвычайных случаях проходили собрания забастовщиков. Пещера была расположена на западе, там же, где и водосточная труба. Конечно, потом Рамон мог тихими улицами пробраться обратно, но все равно в Ла Сьенегите его нет. Это, впрочем, не страшно, потому что шахтеры живут не только в Ла Сьенегите; некоторые из них, подобно семейству Армихо, снимают комнаты в Реате. Кроме того, есть друзья и среди железнодорожных уборщиков, сторожей и даже мелких торговцев, которые ненавидят «их», то есть хозяев, и всячески помогали шахтерам, тайно делая взносы в фонд забастовщиков, снабжали их ротаторной бумагой и краской, выполняли различные поручения как курьеры и связные, вносили залог за арестованных руководителей и так далее. Рамон мог скрываться у… и здесь многим пришло на ум одно и то же имя… у тетушки Присциллы.

Вряд ли во всей Ла Сьенегите найдется хотя бы пять людей, лично знакомых с тетушкой Присциллой, и все же она была в глазах шахтеров героиней. Она приходилась теткой Дель Бондио — врачу, работавшему при шахтоуправлении, и слыла немного странной женщиной, может быть даже помешанной. Во время забастовки племянник увез ее в больницу и держал ее там до тех пор, пока забастовка не кончилась.

Подозревали, что ее увозили не потому, что она сумасшедшая, а потому, что осуждала войну и Гитлера, осуждала угольную компанию и особенно управляющего шахтами мистера Барбиджа (которого упорно называла мистером Гарбиджем[20]), и еще потому, что давала деньги Хэму Тэрнеру (а потом, когда Хэм бежал из города, — Рамону), а главное потому, что частенько приглашала к себе национальных гвардейцев, щедро угощала их и агитировала против войны и насилия, доказывая, что это не по-христиански — стрелять в безоружных пикетчиков.

Из-за этой женщины местным властям пришлось распустить целую роту Национальной гвардии, несшую караульную службу, ввиду начавшегося в ней брожения. Гвардейцев отправили по домам, а тетушку Присциллу доктор увез в психиатрическую больницу.