Утро, полдень и вечер - [14]

Охваченные страхом, люди молча взирали на то, чего они так долго ждали. Они искали следы побоев или плохого обращения, но ничего не заметили. На арестованных не было даже наручников, что кое у кого вызвало сдержанное удивление. Помощника шерифа (бывшего шерифа) Бэтта Боллинга, которого они особенно ненавидели, нигде поблизости не было.

Глядя на процессию, люди пытались найти объяснение пугающему предчувствию трагической развязки, от которого больно ломило виски. Безусловно, что-то случится, вот сейчас прозвучат чьи-то слова. Может быть, шериф станет угрожать и постарается отправить их домой? А может, Рамон скажет, чего он ждет от них? Но никто не произнес ни слова. Никто из охраны не вынул револьвера. Никто из арестованных не помахал рукой.

Толпа внимательно следила за процессией, приближавшейся к порталу суда.

Транкилино де Вака, стоявший рядом с Алтаграсией Арсе, вдруг почувствовал, как она напряглась, готовая кинуться к Рамону. Он сейчас же положил руку ей на плечо, и женщина обмякла. Подойдя к порталу, шериф Маккелвей остановился. Вот оно, начинается, подумали в толпе. Теперь он будет говорить…

Но шериф вел себя так, словно никакой толпы и не было. Он просто поджидал отставших Лугардиту Дестремадура и Паттерсона.

Рядом с молодым, цветущим помощником шерифа Лугардита казалась особенно дряхлой. Эта пара почему-то напоминала молодоженов, вступивших в ужасающе неравный брак. Едва передвигаясь, старая женщина хрипло дышала.

Наконец шериф поднялся по лестнице.

В девять часов пять минут звякнул замок входной двери, и долго сдерживаемое волнение толпы получило наконец выход. Теперь или никогда! И тотчас возникло опасение, что время, может быть, уже упущено.

Группа, состоявшая главным образом из женщин с детьми, была ближе всех к порталу, поэтому подошла к двери раньше остальных. К их удивлению, дверь подалась, хотя и ненамного. Однако дальнейший путь загораживали грузные тела начальника полиции Ларсена и полицейского Вильяма Сешенса.

— Здесь уже и так много народу, — сказал Эллис Ларсен. — Отойдите.

— Но там мой муж, — начала было Алтаграсия, но не договорила, так как дверь захлопнулась.

У входа в здание наскоро посовещались. Безусловно, провокация. Поддаться на нее — значит показать свою незрелость. Вломиться в здание суда, несмотря на запрет, — значит дать им повод для новых массовых арестов. Единственно, что оставалось, — это требовать уважения к закону, основываясь на том, что процесс открытый, хотя теперь очевидно, что за ним кроется тайный сговор. Можно только просить, несмотря на ненависть и страх.

В девять часов девять минут оставшиеся на улице стали стучать в дверь и в окно, до которого можно было дотянуться. Но дверь не отпирали.

В девять двенадцать Елена Старова, смотревшая в окно, объявила, что процесс начался. По всей видимости, дело Рамона слушалось первым. Он стоял перед судьей, и старший помощник шерифа Бэрнс Боллинг по-прежнему держал его за руку. Пока речь держал только адвокат Йост.

Елена говорила по-английски с сильным акцентом. Транкилино де Вака переводил ее слова на испанский. Переводил очень быстро и хорошо, передавая даже интонацию. Недаром считалось, что переводы Транкилино на собраниях трогают слушателей больше, чем речи ораторов.

В девять тринадцать полицейский Сешенс и еще кто-то в штатском, но с револьвером в руке (позже было установлено, что это был Паттерсон), подошли к окну и заслонили его собой.

Стук в окно стал более настойчивым, а в двери уже не просто стучали, а колотили что есть сил.

Просперо Лара, проходивший по улице со своей четырнадцатилетней дочерью Нативидад, подобрал щепки, упавшие со спины ослика Хуанито Эрреры, и стал водить ими по гонтовой стене суда, производя звуки, напоминающие пулеметную очередь.

Никакой реакции. Казалось, люди, находившиеся в здании, оглохли.

Между тем недовольство толпы росло, и уже невозможно стало соблюдать дисциплину.

В девять семнадцать те, кто заглядывал в окно в щелку между спинами полицейских, сообщили, что сенатор Махони, по-видимому, не участвует в процессе, доверив дело адвокату. Женщины, стоявшие у окна, начали возмущаться тем, что Джейка Махони защищает юрисконсульт компании Йост, в то время как Алтаграсия и Лупита, жены обвиняемых, и Транкилино де Вака, внучатый племянник обвиняемой, не допущены на процесс. Это escandalo![16] Oficiales[17] — мошенники!

Мужчины употребляли более сильные выражения, называя чиновников hijos pendejos, chingados — болванами и пьяницами.

В девять двадцать три дверь неожиданно открылась. Возгласы смолкли, словно кто-то выключил репродуктор. Начальник полиции Ларсен крикнул:

— Пабло Торрес!

Толпа затаила дыхание.

— Пабло Торрес здесь?

— Здесь, — ответил чей-то надтреснутый голос. Люди расступились, давая дорогу хромому Паблито. Дельцы, направлявшиеся в свои конторы и не имевшие возможности проехать, подходили узнать, что случилось.

— Ты Торрес?

— Si[18].

— Тебя требуют туда.

Пабло, уже занеся ногу над ступенькой, вдруг остановился и недоверчиво спросил:

— Зачем?

— Они хотят, чтобы ты был свидетелем.

Пабло нахмурился.

— Для кого?

— Для Рэймонда Дарси.