Утро, полдень и вечер - [12]

Итак, они арестовали Лугардиту, не решившись схватить самого Транкилино, потому что он, являясь председателем Совета безработных, пользуется большой любовью в народе и к тому же превосходно говорит по-английски и по-испански. Он оказывает влияние на мэра и во время выборов в муниципалитет уговорил того выступить против выселения. Даже бывшие штрейкбрехеры, живущие в шахтерском поселке, уважают его. В тот вечер, когда у дома Артуро развернулись события…

Тут Транкилино прервал Майка и перестал переводить его выступление, сказав, что Майк уклоняется от темы. Про себя же подумал, что Майку следовало быть осторожнее и не говорить о связях Транкилино с теми, кто живет в домах компании. Если среди собравшихся есть хоть один доносчик (а кто сомневается в том, что их значительно больше?), месяцы кропотливого труда пропадут даром. Рабочие, занесенные в черный список, навсегда останутся за бортом, и победа, одержанная благодаря забастовке, будет сведена на нет.

Транкилино предложил Майку говорить по существу. Как шли переговоры с шерифом?

Майк кивнул и продолжал. Во время переговоров старый Хосе Амадо Контрерас взглянул на Негритенка Моби Дугласа, стоявшего перед шерифом, и предложил: «Я думаю, что если мы хотим видеть Рамона, то лучше всего нам собраться завтра в суде».

А шериф Гилли Маккелвей, немного понимавший по-испански, грубо крикнул Негритенку: «Только посмей явиться в суд!» Выпятив нижнюю челюсть, он зло посмотрел на Дугласа, а потом повернулся к остальным и сказал: «Если я увижу возле суда хоть кого-нибудь из вас, голодранцев, пеняйте на себя, ясно?» И, не дав им опомниться от удивления, добавил: «По-дружески советую не соваться туда».

Алтаграсия Арсе возразила ему, сказав, что на суде могут присутствовать все, тем более она, жена обвиняемого Рамона Арсе. Но Майк шепнул ей, что не следует лезть на скандал, и увел делегацию.

Не кроется ли за словами шерифа Гилли угроза осудить Рамона на длительное тюремное заключение? И что означает его «дружеский совет»? Известно, что по сравнению с помощником шерифа Бэттом Боллингом, который в дни забастовки был шерифом, Гилли не такой уж плохой человек. Все помнят, как во время демонстрации у склада продуктов для безработных Бэтт Боллинг приставил дуло пистолета к груди Вудро Вильсона Лусеро, а Гилли отвел пистолет в сторону и приказал ему не вмешиваться не в свое дело. А теперь он «дружески советует». Не хотел ли он предупредить, что против них что-то затевается?

Транкилино предложил не обсуждать этого вопроса. Все выяснится завтра. Только надо, чтобы в суде собралось побольше народа. Если люди не наберутся терпения и не досидят до конца заседания, могут случиться неприятности, как это было в случае с Агапито Ортегой, который несколько лет назад возбудил дело против компании, требуя компенсации за увечье. Зал суда был полон вооруженных помощников шерифа и охранников из шахтоуправления, а рабочие побоялись войти. Да Агапито и не настаивал, потому что был уверен в справедливом исходе. Но едва рабочие ушли, дело было прекращено. Так и не получивший никакой компенсации, Агапито даже не понял, как это случилось, ибо все было обставлено по-ученому и шло вроде бы по закону.

Присутствие общественности на публичном слушании дела есть средство воздействия демократии на правосудие. Тем более если власти замышляют осудить Рамона и Артуро. Как-никак, а многочисленные свидетели помешают им действовать откровенно.

И все же надо соблюдать осторожность, бдительность и дисциплину. Никакой анархии или ненужной смелости. Следует проявлять выдержку, как и подобает руководителям рабочего класса.

После заседания многие высказали мнение, что если люди будут входить в здание суда поодиночке, их могут запугать. Пожалуй, стоит предварительно собраться на Торговой площади и идти всем вместе. Нынче же вечером надо объявить повсюду время и место суда.

Часть вторая Утро

1. Торговая площадь

К восьми часам утра на городской площади Реаты — Пласа де лос Анхелес — уже собралась небольшая группа жителей Сьенегиты, хотя заседание суда открывалось только в девять. С каждой минутой народа становилось все больше.

Минувшая ночь была холодной, несмотря на то что весна уже давно началась. Многие пришли в грубошерстных свитерах и потирали озябшие руки, ожидая, когда солнце согреет их своими горячими лучами. Старухи до самых глаз закутались в черные шали с длинной бахромой, а женщины помоложе, многие из которых были приходящими служанками, подняли кошачьи воротники своих старомодных пальто, подаренных им к рождеству щедрыми хозяевами. Некоторые пришли с маленькими детьми, поскольку их не с кем было оставить. Дети бегали, чтобы согреться, или прятались под шали своих abuelitas — бабушек. Одна из женщин, недавно ставшая матерью и впервые после родов вышедшая на улицу, с гордым видом стояла в толпе, держа на руках новорожденного. Пожилые разглядывали волосы и гладкую кожу ребенка и предрекали ему долгую жизнь, вспоминая народные приметы, а те, кто помоложе, откровенно восхищались полной грудью и стройной талией матери. Они щекотали мальчугану шейку и восклицали: «Да он у тебя хорошенький! Посмотри, какие ямочки!»