Утренняя заря - [72]

— А люди? Члены кооператива, как теперь принято говорить, не ропщут? Неужели нет никого, ни единой души, кто хотел бы стать свободным крестьянином, гражданином, самому себе хозяином?

— Конечно, есть. Только… изволите ли знать, у кого оружие, у того и власть. А оружие у Форгача с компанией. Они говорят, а члены кооператива молчат и только шушукаются. Например, демонстрация… Была у нас демонстрация, учитель Дорнер организовал. Как она прошла? Старшие классы школы вышли на площадь перед церковью. Тут, конечно, «Гимн», «Призыв», «Встань, мадьяр!». К дому сельского управления прибивают герб Кошута, а когда человек уже начинает надеяться и чувствует, что на сердце становится теплее, вдруг появляется Форгач… Приносят стол, он влезает на него. И что же он говорит? Что теперь, мол, пришло наше время, что теперь мы станем настоящим кооперативом и настоящими товарищами между собой. До сих пор, говорит, все время кто-то вмешивался в наши дела. Сторож, контролер, инструктор — все мнили себя божками, все командовали. А потом? Даже вспоминать стыдно, как ему аплодировали. А почему? Этот хитрый пес под конец объявил, что всем будут давать сахар. И еще сказал, что так как кооператив имени Дожа первым сдал свеклу, то сахарный завод заплатит им натурой, то есть сахаром. «Идите, бабы, домой и готовьте мешки!»

— Этот Форгач, о котором вы рассказываете, — спросил разъяренный Машат, — не тот ли самый молодчик, который был председателем комитета безземельных крестьян?

— Тот самый. Только пообтерся малость. Был на курсах председателей, думаю, что и в Россию его посылали знакомиться с колхозами. Таким образованным гадом стал, что господин старший нотариус его и не узнает.

— Вы так думаете? — иронически засмеялся Машат. — Золтан, — обратился он к сыну, который смотрел куда-то вдаль, на полевую дорогу, — ты слышишь?

— Слышу, папа.

— Наматывай себе на ус, этот Форгач не кто-нибудь — именно он взбунтовал новых хозяев против меня, против твоего отца.

— Да? — заинтересовался Золтан, но глаза его не отрываясь смотрели на полевую дорогу.

Машат тоже обернулся: «Что за черт! Почему он не возмущается? Куда уставился этот негодный мальчишка?» По дороге, направляясь прямо к ним, шла молодая женщина.

— Тэрка, моя сноха, — пробормотал Холло. — Они там с сыном, с Винце, сахарную свеклу копают.

Молодая женщина была одета в рубашку, юбку и большие резиновые сапоги, на которые налипла глина. Она спокойно шла по грязной, разъезженной дороге. Иногда спотыкалась, потому что не сводила пытливого, пристального взгляда с обоих Машатов: откуда они взялись и чего хотят?

— Сестра! Сестрица! Безгрешная сестра! — воскликнул, всплескивая руками, Машат, когда молодая женщина оказалась в двух шагах от них. — Вот так штука!.. Вы… замужем? Поздравляю! Имею честь! То есть… целую ваши ручки, ха-ха!

— Ох! Господин старший нотариус! — Молодая женщина остановилась. Краска залила ее щеки.

До сих пор она не смущалась, что ее руки до локтей заляпаны грязью, рубашка едва прикрывает грудь, оставляя голыми круглые пухлые плечи, что юбка — ох господи! — подоткнута к поясу, открывая не только колени, но и выше. Свекор не в счет, он видел ее почти голой, в одной рубашечке — чтобы он ослеп, старый кобель! Другое дело Машат и этот нахальный молодой человек, вылупивший на нее глаза. А Машат, этот пошлый, бестактный дурак, еще напоминает, что она была сестрой ордена святого Иннокентия, «безгрешной сестрой», ходила в юбке до пят и с бритой головой, даже лоб и уши нельзя было показывать из-под крылатого снежно-белого головного убора!.. И о замужестве говорит! Удивляется, всплескивает руками, будто не знает, что монашеских орденов больше нет; разогнали их большевики. В девках ей оставаться, что ли? Старой девой жить? Ой-ой! Недурно! Ведь она была молода — двадцати одного года, и обет ее больше не связывал: почему бы ей не выйти замуж?.. Правда, она обманулась: куда более легкую, веселую жизнь обещал ей Винце. Но кому до этого есть дело? Еще не поздно, пусть только переменится мир, все обернется по-иному — и прощай, Винце, бог с тобой, ты вечно будешь только хвосты у коров крутить!

Молодая женщина, встряхнувшись, как утка, вылезшая на берег, сбросила с себя стыдливость и высокомерно шагнула навстречу Машату:

— Добрый день! Только запястье можете пожать, видите, какие грязные руки…

— О, работы стыдиться нечего… — любезно начал Машат, но конец фразы ему пришлось проглотить, потому что молодая женщина тотчас же перебила его.

— Ну нет! — сказала она. — Это отвратительно! Господин старший нотариус когда-нибудь копал сахарную свеклу? Я именно этим сейчас занимаюсь и иду со свекловичного поля. Если бы вы, не разгибаясь, с утра до ночи ползали на коленях, вы бы не особенно хвалили такую работу.

— Замолчи, Тэрка! — попробовал успокоить сноху Холло. — Разве так можно? Никто тебя не обижал, чего ты наскочила на господина старшего нотариуса?..

— Вы бы лучше помолчали! Вы, свекор, такой же крестьянин поневоле! Стоит вам выпить четыре-пять стопок, как вы и косу, и тяпку — все посылаете к чертям!

Холло только моргнул и сглотнул слюну. Машат тоже сжался, он был ошеломлен: посмотри-ка, какая бой-баба получилась из кроткой безгрешной сестрицы, ходившей всегда с опущенными глазами!