Утренняя заря - [117]

И это тогда, когда, как приманка, перед ним каждый день находилась единственная дочка владельца мастерской, наследница всего хозяйства дядюшки Бене. Но Ангела нисколько не интересовала Видо. Ну прямо-таки ни капельки! Хотя, казалось, все было при ней: и руки, и ноги, и все девичьи прелести. Единственный недостаток Ангелы заключался в том, что она была глупа и замкнута. Пожалуй, здравомыслящий парень вряд ли взял бы ее в жены. Правда, шансы Ангелы не увеличились бы и тогда, если бы она была живой и разговорчивой. Во всех трех кемпингах имелось множество девушек на любой вкус: и венгерки, и иностранки. И Видо не пропускал счастливого случая, быстро сходился и так же быстро расставался, говоря: «Я иду направо, а ты, милая детка, иди налево!»

Так, вероятно, продолжалось бы и дальше, если бы в одно жаркое воскресенье в начале лета судьба не послала Видо одного худущего англичанина с лошадиными зубами.

Ватага вспотевших мальчишек закатила на площадку для ремонта старенький, поржавевший «аустин». Почти все в той старой калоше было не в лучшем виде, но главным образом барахлило зажигание. Противно было смотреть на мотор, который оброс грязью. Не лучше своей запущенной машины выглядел и ее хозяин, с красной физиономией и лошадиными зубами, которого скорее можно было принять за бедняка носильщика, чем за благородного мистера с бумажником в кармане, набитым валютой.

Однако он, как ни странно, лихо заговорил с Видо по-венгерски, правда немного растягивая гласные, так что можно было подумать, что мамаша родила его посреди Хортобадьской степи, а чтобы еще больше скрасить свой венгерский, англичанин достал бутылку настоящего джина «Гордон» и тут же открыл ее.

Это был ошеломляющий напиток: он одновременно и жег и приятно щекотал. Сопротивляться было просто невозможно, как было невозможно не слушать и его путаной венгерской речи.

Выяснилось, что в конце тридцатых годов англичанин по обмену студентами учился в Будапештском университете. Он вспоминал старые корчмы в Буде, которые давным-давно прекратили свое существование, и нет-нет да и запевал фривольные старинные венгерские песенки.

Время летело быстро, бутылка с джином пустела.

Правда, сам англичанин пил мало, в основном пил Видо. Когда он подносил чайный стакан с джином к губам, англичанин вдруг запевал:

Я радуюсь тому,

Что мой брат пьет

До дна! До дна!

Когда ремонт был закончен, англичанин расплатился не моргнув глазом, а в знак благодарности достал еще одну бутылку «Гордона» и подал ее Видо. Открывать бутылку Видо не стал — он и без того был уже пьян. Не хватало воздуха, голова кружилась от выпитого, но не болела, только ноги и руки стали вдруг какими-то ватными, а залитый бензином и маслом асфальт под ним казался не твердым, а как бы резиновым.

Видо подумал, что ему сейчас нужно поесть, выпить чего-нибудь освежающего, а затем сразу же пойти во второй кемпинг, в котором полно молодых туристочек с Запада, где можно будет от души повеселиться.

Видо знал, что шефа сейчас нет дома, так как по воскресеньям он, забрав жену и дочь и прихватив мегафон, непременно отправлялся болеть на матч местной команды шахтеров.

Однако на сей раз ключа от дома в условленном месте почему-то не оказалось (когда все уезжали, ключ клали в одну из ваз, стоявших на террасе). Он торчал в скважине двери. Из дома же доносилась музыка, были включены все три вентилятора, а в комнате, смотревшей окнами в сад и находившейся рядом с ванной, прохлаждалась Анги.

Она лежала в одной комбинации, подложив руку под голову, на низкой широкой кушетке. Одна нога у нее была согнута в колене и чуть подтянута…

— Спишь? — спросил с порога Видо.

Анги ничего не ответила ему, даже не пошевелилась, лишь сверкнула белками своих огромных глаз и смущенно улыбнулась…

Больше Видо ничего не говорил и только с раздражением бросил ей, вставая с кушетки:

— Глупая курица! Почему ты молчишь? Сказала бы хоть что-нибудь…

Но настоящая трагедия произошла позже, спустя два месяца. Анги не плакала и никаких требований Видо не предъявляла, лишь смотрела на него, а порой, при случае, пыталась погладить и привлечь к себе. Но Видо это было ни к чему. Сначала он просто отскакивал от нее, а когда Анги в третий раз подошла к нему, грубо оборвал:

— Если я раз был с тобой вместе, это еще ничего не значит! Это вовсе не значит, что ты должна смотреть на меня как баран на новые ворота и ощупывать. Да я тогда, собственно, пьян был… ты же сама этого хотела. Так что не взыщи!

Анги и тогда не заплакала, более того, она даже перестала приставать к Видо.

А спустя две недели дядюшка Бене, сидя на террасе, вдруг крикнул ему:

— Эй, сынок, пойди-ка сюда! У меня к тебе небольшой разговор имеется.

— Срочный? — крикнул ему Видо. Он как раз надевал крышку цилиндра, и руки у него были в смазке.

— Довольно срочный.

— Иду.

И Видо пошел к хозяину как был — в простых рабочих брючишках и майке, вытирая на ходу руки каким-то тряпьем. Увидев Анги, Видо заподозрил что-то недоброе, так как при деловых разговорах дядюшки Бене женщины никогда не присутствовали. Подозрение Видо еще больше возросло, когда на террасе появилась и жена Занати, Бланка. Она внесла поднос, на котором возвышалась бутылка шампанского.