Утренний бриз - [44]

— Мартинсон?! — удивленно присвистнул Чекмарев.

— Лавочник Свенсона! — Каморный разразился бранью. — Да я его сейчас…

— Погоди, не горячись, — остановил его Чекмарев и склонился над документом.

«Даю сию подписку Марковскому Совету, — читал он, — в том, что обязуюсь не выезжать из Марково без разрешения Совета и также не подрывать Советскую власть агитацией и слухами. При неисполнении сей подписи согласен принять все меры наказания, предвиденные революционным трибуналом, в чем и подписуюсь. Гражданин Мартинсон».

Чекмарев очень отчетливо, ясно, со всеми подробностями вспомнил тот день, когда брал, у Мартинсона эту подписку. Перепуганный американец написал ее под диктовку по-русски, а подписался по-английски, за что Чекмарев еще сделал ему замечание, а потом указал на то, что в документе есть ошибки, которые делают его не совсем точным и понятным. Мартинсон недостаточно хорошо владел русской грамотой, пропустил предлоги «в», «из», «и», «не». Чекмарев тут же внес поправки. Вот они сделаны его рукой. Как он мог забыть об этом? Куркутский словно догадался, о чем думает Чекмарев, и мягко сказал:

— Приставки и союзы в подписке сделаны другим почерком и сверху. Догадаться нетрудно.

— Ах он, гад ползучий! — Каморный едва владел собой. — К стенке его!

— Не торопись, — остановил товарища Дьячков. — Надо узнать, что заставило его это сделать.

— Или, может быть, кто? — в раздумье произнес Чекмарев.

Все посмотрели на него. Кто же может Мартинсона заставить? Чекмарев вдруг заторопился:

— Его надо немедленно, сейчас же арестовать.

— Американец сам себе подписал, приговор, сказал Каморный, вставая.

— О приговоре говорить рано! — резко одернул его Куркутский.

— Пошли за Мартинсоном, — поднялся и Дьячков. — Завтра он должен всем марковцам сказать, что написал вранье!

Они вышли из Совета. На улице стояла густая, морозная темнота. Сухо и звонко скрипел под их ногами снег. Студеный воздух захватывал дыхание. Чекмарев взглянул вверх. Звезды были необычно далеко и, казалось, съежились от мороза. Холод властно пробирался под одежду. Каморный проговорил:

— Никак, за сорок градусов будет, — и закашлялся.

Ему никто не ответил, но все прибавили шаг. Они подошли к темному складу Свенсона. Темным было и окно жилья Мартинсона.

— Спит, — прошептал Каморный.

Чекмарев, проверив в кармане револьвер, поднялся на крылечко и постучал в дверь. Она подалась под его рукой и задребезжала запором. Чекмарев понял, что дверь не закрыта. Он взялся за ручку, открыл ее и, ступив в коридорчик, выхватил револьвер. Во вторую, внутреннюю дверь он постучал более властно и крикнул:

— Мартинсон, откройте! — хотя уже знал, что американца нет дома.

Чекмарев рванул на себя дверь и переступил порог комнаты. В ней было так же холодно, как и на улице.

— Мартинсон, вы здесь?

Ответа не было. За спиной Чекмарева столпились члены Совета. Каморный сказал с ненавистью:

— Сбежал, гад!

— Поздно пришли, — горечь звучала в голосе Дьячкова.

Чекмарев достал коробок спичек и чиркнул одной. Вспышка огня осветила на мгновение комнату. Здесь все свидетельствовало о поспешном бегстве. Вещи были разбросаны. Сундук стоял с открытой крышкой, и через край свешивалось какое-то тряпье. На полу валялись обрывки бумаги. Спичка мигнула и погасла в пальцах Чекмарева.

— Он один бежать не мог, — твердо сказал Куркутский. — Пошли к другим американцам.

В домике Микаэлы они застали лишь одного Джоу. Он сидел за столом, на котором вокруг керосиновой лампы в беспорядке стояли вскрытые консервные банки с недоеденным содержимым, куски хлеба, ломтями нарезанная кета, блюдо с застывшим жареным мясом. Тут же стояло и валялось несколько пустых бутылок. Уткнувшись лицом в ладони, Джоу не то задумался, не то спал. Чекмарев тронул его за плечо, спросил по-английски:

— Джоу, где Микаэла?

Едва тот поднял глаза на Чекмарева, стало ясно, что он сильно пьян. Джоу с трудом произнес:

— Ми-ми-к-к-а-элла сбежала. Бросила своего Джоу и сбежала, — он махнул рукой в сторону двери. — С Мартинсоном сбежала.

— Когда? — Чекмарев осмотрел комнату, в которой царил беспорядок, и задержал взгляд на двери, точно за ней только что скрылись американцы. Джоу вяло махнул рукой:

— Вчера… — он потянулся за недопитой бутылкой, но Чекмарев остановил его:

— Кто-нибудь приезжал к Микаэле? Куда они поехали? К кому?

— Обманула меня Микаэла, — плаксиво начал Джоу. — Завезла и бросила…

Пьяные слезы поползли по его смуглому мексиканскому лицу, и, когда Чекмарев уже хотел уйти, он, вдруг неожиданно протрезвев, быстро заговорил:

— Приезжал посыльный мистера Черепахина. Письмо Микаэле привозил. Она говорила, что мы все уедем к мистеру Черепахину, а потом к Свенсону и в Штаты. Я так был счастлив! А Микаэла уехала без меня, — голос его сорвался, и он заплакал, снова уткнувшись в ладони.

Каморный, бродивший по комнате и все придирчиво рассматривавший, на самодельном, сколоченном из ящиков столике заинтересовался флакончиками и баночками. Под одной из них лежал вчетверо сложенный лист бумаги. Каморный вначале не обратил на него внимания, но потом взяли развернул. Первая строка: «Дорогая Микаэла» — вызвала у него усмешку: «Любовное письмо. Наверное, Джоу писал, ей». Но тут же, взглянув на подпись, он вздрогнул, точно его окатили кипятком. «Командир отряда Черепахин» — стояло под текстом записки.