Утренний бриз - [43]

— Пойдем, — разомкнул сухие спекшиеся губы Шарыпов. Голос у него был тихий, глаза болезненно блестели.

Чекмарев видел, как трудно ему говорить, и поспешил распрощаться с ним:

— Лежи, поправляйся. Я еще навещу тебя.

Подобие улыбки скользнуло по губам Шарыпова.

Чекмарев легонько пожал ему руку и вышел из комнатушки.

Назад в Марково Чекмарев и его товарищи возвращались в тягостном настроении. Положение еропольцев оказалось более тяжелым, чем они предполагали. Село уже который день голодало. Привезенных продуктов хватит ненадолго. Постоянно помогать марковцы тоже не могли. Запасы были слишком ограничены. Надо искать какой-то выход. С этими заботами Чекмарев, Дьячков и Куркутский и вернулись в Марково. А здесь их ждала новая неприятность.

Едва Чекмарев успел растопить у себя дома печь, как рывком отворилась наружная дверь и в комнату ввалился Каморный, багровый, злой. Никогда еще Чекмарев не видел его в таком возбуждении.

— Что с тобой, Давид? — спросил он строго. — Или, может, лишку хватил?

— Ха, нюхай! — нагнувшись к Чекмареву, все еще стоявшему на коленях у печки, выдохнул Каморный. — Тут и без спирта голова водоворотом пойдет.

— Тогда говори толком, если трезвый, а театр не устраивай! — обозлился Чекмарев. — Или хлебни кружку холодной воды. Успокаивает.

— Что-то случилось? — спросил молчавший до сих пор Куркутский.

— Вот, читайте! — Каморный выхватил из кармана куртки кусок тонкого картона, сложенного пополам, и звонко шлепнул им о стол.

Чекмарев поднялся на ноги, взял картон и, развернув его, увидел несколько слов, написанных печатными буквами: «Шарыпов убил всех товары пополам братом Советы обман. Всем смерт голоду».

Чекмарева словно обдало кипятком. Он даже прикрыл глаза. Вот это удар. Василий Михайлович взглянул на Каморного:

— Где взял?

— С дверей Совета снял. Утром кто-то пришпилил. Все Марково знает. Люди шумят.

— Чья же это может быть работа? — медленно, как бы раздумывая, проговорил Чекмарев и обернулся на стук в дверь.

В комнату вошел Дьячков. У него тоже был взволнованный вид.

— О Шарыповых слышали? — почему-то шепотом спросил он.

— Ты об этом? — протянул ему картон Чекмарев.

Шевеля губами, Дьячков прочитал надпись и кивнул:

— Об этом самом. Жинка кричит, что все правда. Баба, конечно, но… — он сокрушенно вздохнул.

Куркутский долго и внимательно вглядывался в надпись. Лицо его, как всегда, было бесстрастно, и только по тому, как дрогнул картон в его руках, молено было догадаться, что надпись и его взволновала.

— Что будем делать? — спросил Каморный.

— Собрать всех и объяснить, что это провокация! — воскликнул кипевший гневом Чекмарев. — А кто это сделал, того…

— Надо сначала найти того, кто писал, — внешне спокойно сказал Куркутский. — Сейчас люди больше верят этому, — он постучал пальцем по картону, — чем нашим любым словам.

— Ефим же ранен! — напомнил Дьячков.

— А быть может, его ранили, защищаясь, каюры, когда он их расстреливал? — возразил Куркутский.

— Да ты что?! — Чекмарев надвинулся на Куркутского. — Этому веришь?

Он вырвал из рук учителя картонку и хотел ее разорвать, но Куркутский успел его остановить:

— Нельзя! Она нам нужна! Мы найдем, кто писал!

— Как? — разом спросили Каморный и Дьячков.

— Здесь нет предлогов… — рассуждал Куркутский. — Слово «смерть» без мягкого знака…

— Ну и что же? — нетерпеливо спросил Каморный. — У нас в Марково грамотеев раз-два и обчелся. Лучше не напишут.

— Ты в загадки не играй! — рассердился Каморный.

— Писал враг Советов. Им может быть только тот, кого Советы в чем-то потеснили.

— Черепахин! — воскликнул Каморный.

— Черепахин по тундре бегает, — махнул рукой Дьячков.

— Кто же тогда? — Каморный быстро оглядел лица товарищей.

— Зачем гадать, — досадливо поморщился Куркутский. — Надо заглянуть в бумаги Совета.

— Какие бумаги? — не понял Каморный.

Чекмарев пояснил:

— Дела, что от старого правления остались.

После ужина все они направились в Совет. Здание было выстужено, Каморный и Дьячков принялись растапливать печь, и скоро в ней загудел огонь. Чекмарев выложил на стол папку, в которой были подшиты прошения жителей Марково по различным поводам. Куркутский, пододвинув к себе лампу, внимательно прочитывал документ за документом, сличал некоторые из них с текстом на коричневатой картонке. Члены Совета молча, с интересом и нетерпением следили за Куркутским, ожидая результата. Но шло время, а учитель продолжал листать и перечитывать документы. Наконец вся папка была просмотрена, и, захлопнув ее, Куркутский попросил Чекмарева:

— Давай, Василий Михайлович, другую. Тут все документы старые. Давай ту, в которой лежат новые.

Чекмарев открыл стол и достал зеленую папку с перечеркнутым царским гербом. В этой тощей папке были подшиты все дела Совета. Каморный, разочарованный бесплодными розысками Куркутского, безнадежно махнул рукой, почесал свою лохматую голову:

— Там не нашел, а тут тем паче, — он вздохнул, сплюнул и достал кисет. — Видать, не дурак писал. Печатными буквами.

— Есть! — воскликнул вдруг Куркутский.

Все сгрудились у стола.

— Кто? — голос Чекмарева дрожал от нетерпения.

— Вот, — Куркутский ткнул пальцем в небольшой листок плотной бумаги, который был вшит среди других документов. Палец учителя медленно, оставляя на бумаге след от ногтя, полз под длинной подписью.