Утренний бриз - [25]

— Рассказывайте все подробно, — потребовал он, когда увидел, что Черепахин наелся.

— Маклярен, ваш агент, первый привез об этом весть в Усть-Белую, — начал Черепахин. — После того, как его выпустили из тюрьмы…

— Маклярен был в тюрьме? — изумился Свенсон.

— Да. За отказ продавать товары по ценам, установленным большевиками.

— Что?! — почти закричал Свенсон. — По ценам большевиков?

— Именно, — и Черепахин преподнес Свенсону новую пилюлю: — Лампе согласился с ними и начал торговать.

— Не может быть! — Свенсон сжал кулаки, и казалось, что он вот-вот бросится на Черепахина.

— Ей-богу! Вот истинный крест! — Черепахин перекрестился. Он настороженно следил за Свенсоном. Обычно невозмутимого американца было трудно узнать. Кровь бросилась Олафу в лицо, а глаза наливались гневом и ненавистью. И чем подробнее рассказывал Черепахин, тем тяжелее и мрачнее становилось лицо Олафа.

Свенсон был оглушен случившимся. Как были правы Томас и Росс, тот же Стайн!.. Тут у Олафа возникла новая мысль, и он подозрительно уставился на Черепахина: «Может быть, ничего подобного и не произошло? Может быть, это Стайн подослал ко мне Черепахина, чтобы проверить мое отношение к большевикам, если они захватят власть? Стайн мстит мне, хочет меня поймать и потом обо всем доложить в Американский легион». Ведь Стайн все время был недоволен малым, как ему казалось, участием Свенсона в том, что делал Сэм.

— Я едва успел бежать, — услышал Олаф голос Черепахина и взглянул на фельдшера. Тот выглядел таким несчастным, а в его голосе звучало такое глубокое отчаяние и горе, что Свенсон отбросил все свои подозрения и спросил с едва уловимой ноткой сочувствия:

— Что же вы думаете предпринять?

— Я… я… рассчитываю на вашу помощь! — торопливо, глотая окончания слов, заговорил Черепахин. — Я совершенно в безвыходном положении.

«Мы в одинаково безвыходном положении», — подумал Свенсон. Гнев душил его. Как посмели большевики занести над ним руку, забрать его товары? Олаф выругался и пробормотал:

— С этими большевиками и с ума недолго спятить.

— Что вы сказали? — не разобрал Черепахин слов американца.

«А, ты еще здесь?» — с неприязнью подумал Олаф о фельдшере, который с лакейской подобострастностью и услужливостью заглядывал ему в лицо, и ответил:

— Если все правда, что вы мне сообщили, то большевики сделали непоправимую ошибку, за которую им придется дорого расплачиваться. Штаты никому не простят подобного отношения к своему гражданину. Меня защищает конституция свободной Америки.

— И я так же думаю, — закивал Черепахин, и заискивающая улыбка появилась на его растрескавшихся от мороза и кровоточащих губах. — И надеюсь, что могу рассчитывать на вашу защиту.

— Вы же русский, а не американский подданный, — прервал его Олаф.

— Но мы же с вами коммерсанты! — вскричал Черепахин, поняв, что Свенсон безразличен к его положению.

— Что вы хотите от меня? — напрямик спросил Олаф.

— Чтобы, чтобы вы… — Черепахина охватила растерянность, граничащая с паникой. Если сейчас Олаф откажет, то он — конченый человек. Неужели все лишения, что он перенес за дорогу, окажутся напрасными? И его надежды рухнут? Тогда что же делать? Будущее представало перед Черепахиным таким мрачным, страшным, точно бездонная пропасть, на краю которой он едва удерживается из последних сил. И если Свенсон сейчас не протянет ему руку, он сорвется и полетит в эту пропасть. Черепахин вздрогнул и торопливо выложил американским коммерсантам свою просьбу:

— Объявите всем, что мой склад, мои товары — ваши, что вы их дали мне в кредит, заимообразно, и так как я не смог вам оплатить их, то вы забрали их обратно. Вам большевики все вернут. Я знаю. Они побоятся Америки и… и… — у Черепахина прервался голос. Он жадно глотнул воздух и ждал ответа Свенсона, не сводя с него остановившихся, немигающих глаз, в которых были и надежда, и страх, и рабская собачья преданность. Олаф не сразу понял, чего хочет Черепахин, но когда разобрался в его просьбе, то удивление оттеснило все остальные чувства американца:

— Вы думаете, что большевики этому поверят?

— Конечно, конечно, — закивал Черепахин.

К Олафу начала возвращаться уверенность в незыблемости своего положения. Он вспомнил встречу с Томасом и Россом в Номе, вспомнил Стайна. Нет, Штаты так просто не отступятся от этого края. Если же Свенсон и пострадает от большевиков, то тем больше у него будет оснований требовать возмещения убытков. Как, каким способом? Подумать об этом у него будет время.

— Это очень рискованно… — начал, растягивая слова, Свенсон, не зная еще, чем он закончит фразу. Олаф уже думал о том, нельзя ли из предложения Черепахина извлечь пользу. Он припомнил, какие товары видел в складе фельдшера, когда был в Марково. Не обильно, но все же на кругленькую сумму. Особенно привлекали Свенсона железные бочки со спиртом. Это самый доходный товар.

— Хорошо. Пусть будет так, как вы хотите. — Олаф положил руку на плечо Черепахина. — Я беру вас под защиту звездного флага.

— Спасибо! — Черепахин прослезился. — Вы настоящий друг. Я всю жизнь буду вам благодарен. Потом я вас отблагодарю…

Олаф остановил его: