Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала - [30]
Последние годы династии Шан китайцы позднее вспоминали как эпоху гибельного упадка и разложения. Около 1050 г. до н. э., когда последний царь Шан сражался с варварами в землях Хуай, на его территорию вторглись чжоу, воинственный и не столь утонченный клан, правивший княжеством в западной долине Вэй. Монарх чжоу, царь Вэнь, трагически погиб во время войны: ему наследовал его сын Ву, который победил шан и казнил последнего царя из этой династии в Муэ, к северу от реки Желтой – в битве, которая в преданиях чжоу воспевается как победа добра над злом. После победы царь Ву разделил военную добычу: сам он остался в старой столице чжоу на западе, сын его Чэн должен был править землей Инь, а прочие города шан отошли к Вугэну, сыну покойного царя шан. Вскоре после победы Ву скончался; его наследником стал Чен, которому по-прежнему принадлежала меньшая часть территорий. Вугэн попытался взбунтоваться, но его разгромил брат царя Вэня Дань, известный как «Князь Чжоу». Теперь шан потеряли контроль над Великой Равниной, однако сохранили свою твердыню – город Сон[270].
После победы князь Чжоу, действуя как регент при юном царе, создал квазифеодальную систему. Каждый из князей и союзников Чжоу получил по городу шан в качестве личного феода, а Чжоу возвели себе на новоприобретенных восточных территориях новую столицу, Чэнжу. В Древнем мире для успешной передачи власти была очень важна преемственность, так что поначалу новый порядок, должно быть, не слишком отличался от старого. Как и шан, Чжоу наслаждались охотой, стрельбой из лука, скачками на колесницах и роскошными пирами; города Чжоу были организованы по образцу шан; Чжоу поклонялись предкам шан и продолжали почитать Ди, отождествляя его со своим собственным Верховным Богом, которого называли Небо (Тянь).
Кроме того, Чжоу приняли способ гадания, сложившийся, видимо, в последние годы династии Шан. В этой новой процедуре прижигание панцирей было заменено бросанием костей, вырезанных из стеблей тысячелистника. Четное и нечетное количество костей позволяло сконструировать шестьдесят четыре фигуры, состоящие из шести прямых или прерывистых линий; впоследствии эти гексаграммы стали символизировать все возможные силы космоса и наделяться собственным могуществом[271]. Таково было происхождение одной из шести китайских «Классических книг», собрания древних текстов, авторитет которых, как у любого писания, неоспорим. В каждом городе Чжоу использовался свой метод гадания по костям, но выжил только метод, принятый в столице: много столетий он был известен как «Чжоу-и» («Перемены Чжоу»), поскольку считалось, что знание гексаграмм дает некоторую власть над динамикой перемен. Со временем ритуалисты Чжоу составили краткие и загадочные пояснения к каждой гексаграмме: их авторство приписывали Князю Чжоу. В наше время понять изначальное значение этих «строк» практически невозможно; однако, как мы увидим далее, с течением времени у них появились десять пространных комментариев, описывающих вселенную как единство противостоящих друг другу и дополняющих друг друга сил. Эти комментарии добавлялись к основным утверждениям, как их «крылья», и в конце концов составили объемный трактат «И-цзин», «Классическую книгу перемен».
Слово «классический» здесь требует пояснения. Когда в XVII веке в Китай прибыли из Европы иезуитские миссионеры, они познакомились с китайским словом «цзин», придающему книге трансцендентный статус и ценность. Европейцы охотно переводили «цзин» как «писание», когда речь шла о буддистских или даосистских трудах, но, поскольку тексты, составившие конфуцианский канон, не укладывались в их понятие «религии», здесь переводили это слово светским «классический текст», вроде гомеровского эпоса. На Западе и сейчас принято рассматривать конфуцианство как светскую философию. Однако около трех тысяч лет сами китайцы обращались со своими классическими текстами как с писанием, получали в «
