Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала - [186]

.

Паттон делает и еще одно важное замечание. Хотя традиционно «Гита» воспринимается как сложный текст с простым значением, есть и серьезные плюсы в том, чтобы интерпретировать ее как сложный текст со сложным значением, приглашающий к дискуссии и дебатам. Но до сего дня восточные традиции чувствуют себя обязанными объясняться перед Западом, задающим теперь нормативы. Если, например, в незападных текстах содержатся агрессивные пассажи – которые можно найти в любом писании, – эти писания воспринимаются как более внутренне агрессивные или, в лучшем случае, более «примитивные», чем привычные для Запада иудеохристианские. Даже если, как в случае с «индуизмом», в традиции имеется мощная тенденция к ненасилию, агрессивный пассаж чаще воспринимается как «противоречащий» в остальном «мирной» традиции, чем просто как проявление сложности, присущей любой вере, писания которой отражают человеческую природу и неизбежно содержат в себе как мирные, так и воинственные тексты[1605].

Очевидный пример такого предрассудка – Коран. Со времен крестовых походов западные европейцы склонны воспринимать его как токсичное писание, предписывающее мусульманам во имя своей религии совершать акты насилия[1606]. На протяжении почти тысячи лет ислам был крупной мировой силой, однако к началу ХХ века большинство мусульман обнаружили себя живущими под европейской колониальной властью. Их западные правители не всегда даже скрывали отвращение к исламской религии и культуре[1607]. Трудно описать потрясение от такого унижения; сравнить его стоит, быть может, с разрушительным действием дарвиновской эволюционной гипотезы на некоторые формы христианства – и, разумеется, это усугубило враждебность между исламом и Западом. Канадский ученый Уилфред Кэнтуэлл Смит подчеркивает, что «в пропасти между [современным мусульманином] и, например, современным американцем важнейшее значение имеет разница между обществом, помнящим о былом величии – и обществом, сознающим свое величие в настоящем»[1608]. Как и в фундаменталистском христианстве, именно унижение заставляет некоторых мусульман придерживаться более «закрытой», консервативной теологии.

После ухода колониалистов многие мусульманские общества подпали под власть диктатур, возглавляемых армейскими офицерами при поддержке различных западных держав. Например, в 1921 году к власти в Иране пришел Реза-хан, в Сирии (1949) – полковник Абид Шишакли, в Египте (1952) – Джамаль Абдель Насер. Эти реформаторы проводили модернизацию своих стран, но поверхностную, жестокую и нередко насильственную. В попытках секуляризации они лишали духовенство всех доходов и систематически отбирали у него любую тень власти[1609]. Мустафа Кемаль Ататюрк (1881–1938), основатель современной Турецкой Республики, распустил халифат, много сотен лет являвшийся главным символом власти суннитов, закрыл медресе и заставил руководителей суфийских орденов уйти в подполье, таким образом лишив свой народ в это переломное время ответственного духовного руководства. Насер превратил юристов-улемов в государственных чиновников, и скоро их начали презирать как холуев правительства. Светский модерн, рожденный на Западе, который эти мусульманские лидеры безжалостно навязывали своим странам, не обогащал их, не делал сильнее – только насиловал и разрушал. Такая «жесткая посадка» мусульман в модернизм привела к широко распространившемуся убеждению, что западные нормы грозят загрязнить или уничтожить ислам. На Западе же существовало твердое мнение, что ислам несовместим с модернизмом; ведь это хронически отсталая религия, у которой никогда не было своей реформации.

Однако некоторые современные мусульманские мыслители начали разрабатывать глубокие и новаторские подходы к Корану. Они учатся у рационалистического и прогрессивного этоса западной науки, но используют его для продвижения эгалитарного и сострадательного этоса Корана, затемненного ложной экзегезой. Вместо традиционных построчных комментариев, которые по-прежнему популярны у консервативных мусульман, они стремятся сфокусироваться на какой-либо теме или аспекте Корана и подробно исследовать ограниченное число стихов. Они концентрируются на историческом контексте изначальных откровений, полученных Мухаммедом, подчеркивая, что Коран возник в определенной общественной обстановке и в специфическую историческую эпоху. Многие из этих ученых мусульман – не арабы: они происходят из Турции, Пакистана, Тасмании, Малайзии или Южной Африки, и значительное их число преподает в университетах США, где они пользуются большей интеллектуальной свободой. Они подвергают сомнению некоторые широко распространенные обвинения в адрес нынешних мусульман: что Коран поощряет авторитарное правление, требует угнетения женщин, внутренне враждебен другим религиозным традициям, проповедует насильственный джихад. Сосредоточившись на точных словах Корана и исследуя конкретный контекст, в котором было получено то или иное откровение, эти ученые показывают, что в прошлом мусульманские юристы и богословы зачастую не могли вполне уразуметь значение собственного писания