Услышать тебя - [63]

— Взял подогретого, — сказал Дадонов.

Бородач не обманул: лещ был на славу! Они и не заметили, как выпили по две кружки. Дадонов взял еще пару. На выпуклом лбу его выступили крупные капли пота. Достав из портфеля махровое полотенце, Павел Петрович обтерся.

— Хорошая была баня, а вот пар нынче суховатый, с горьким привкусом. С такого пара весь потом изойдешь, — Павел Петрович, хитро прищурившись, взглянул на Волкова. — Я слышал, ты уже фельетоны пишешь? Вот и написал бы про нашу баню. Все жалуются, что пар плохой.

— Позвоните в горкомхоз.

— Звонил. Громов все обещает заняться этим вопросом. Не парной, а именно вопросом! Через печать-то оно, сам знаешь, более действенно. Поддай ему как следует пару — вмиг поставит этот вопрос на попа.

Дадонов заметно окал, и оттого речь его была сочной, округлой. Полотенце он не стал убирать в портфель, а сунул в карман. И вообще, сегодня Павел Петрович был весь какой-то уютный, домашний. Может быть, поэтому, а может быть, от трех выпитых кружек пива, ударивших в голову, только Сергей взял и все рассказал ему про фельетон. Как материал собирал, как писал, как тщательно проверял все факты, и про визит Логвина к редактору не забыл сообщить.

— Чувствую, на все педали нажимает управляющий трестом, — закончил Сергей. — Человек он известный, и вдруг фельетон про него… Странно вот что: каким образом Логвин узнал, что написан фельетон?

Дадонов посерьезнел, снова обтерся полотенцем и убрал его в портфель.

— Голобобов мужик принципиальный и, если факты в фельетоне изложены правильно, — напечатает, — сказал Дадонов. — Ну, спасибо тебе за леща…

— А мне сдается, что не напечатают мой фельетон. Сергей видел, что Павлу Петровичу не хочется здесь продолжать этот разговор. И действительно, место тут не совсем подходящее для серьезных разговоров. Сергей уже несколько раз ловил на себе настороженный взгляд высоченного парня в ватнике и высоких серых валенках. Парень пил пиво и, кажется, внимательно прислушивался к их разговору. Стоял он к ним боком, и Сергей видел лишь его профиль: крупный нос, мохнатую бровь, тяжелый подбородок и темно-русый чуб, придавленный ушанкой с кожаным верхом. Где-то он видел это лицо… Но сейчас Сергею было не до воспоминаний. Получилось, будто он пожаловался Дадонову на редактора, но ведь это совсем не так… Нужно было как-то все это объяснить, но Павел Петрович уже надевал шапку.

На улице Сергея ждал верный Дружок. Одна лапа у него замерзла, и он держал ее на весу. Увидев Сергея, пес радостно запрыгал и залаял.

— Твой? — спросил Дадонов.

— Я совсем забыл про него, — покачал головой Сергей.

Завернув оставшегося леща в газету, сунул собаке в зубы и несколько раз негромко произнес: «Домой!» — и Дружок, опустив хвост, важно затрусил с лещом по тротуару в другую сторону.

— С такой собакой можно в цирке выступать! — подивился Павел Петрович. — Наверное, и в магазин за водкой посылаешь?

— Не любит в очередях стоять, — улыбнулся Сергей. — И сдачу не приносит…

Он проводил Дадонова до самого дома. На прощанье тот сказал:

— Логвин действительно человек влиятельный… К самому в кабинет входит запросто. Прямо скажу тебе, Сергей, если хотя бы один факт не подтвердится — несдобровать тебе. А ведь ты только начинаешь свою журналистскую деятельность. И если Голобобов не напечатает фельетон, то не потому, что боится Логвина — Александр Федорович не из пугливых, уж я-то его знаю не первый год, — за тебя беспокоится. Или есть еще одна причина…

— Что же это за причина?

— Над Голобобовым тоже есть начальство… Ты ведь знаешь, иногда даже с готовой полосы снимаются материалы. И потом, Логвина могут наказать по партийной линии, не прибегая к газетному фельетону. В последней передовой «Правды» много внимания было уделено укреплению авторитета руководителя…

— Логвин плохой руководитель! — горячо перебил Сергей. — Трест не выполняет план…

— Ну, это не нам с тобой решать.

— Значит, не напечатают?

— Я ведь не редактор, — улыбнулся Дадонов.

— А вы напечатали бы мой фельетон, если бы были редактором?

— Я ведь его не читал, — сказал Павел Петрович.

— Завтра же разорву гранки и… — Сергей запнулся. — И буду писать фельетоны про бани и парикмахерские…

Дадонов внимательно посмотрел на него и спросил:

— Если редактор тебе скажет, что все правильно, но фельетон печатать не следует, как ты поступишь?

— Я перестану его уважать.

— А если я тебя попрошу об этом? Допустим, в твоих же собственных интересах?

— И вас тоже.

— Ты всегда и всем говоришь то, что думаешь? Сергей выдержал долгий пристальный взгляд Дадонова и, уже чувствуя, что сейчас задергается левое веко — от большого напряжения оно иногда начинало пульсировать, выжимая непрошеную слезу, — ответил:

— Почти всегда.

— Почему почти?

— Бывает, нельзя даже близкому человеку сказать всю правду — это причинит ему боль. То есть ему станет хуже, чем было, от этой правды. Я думаю, что в таком случае не следует правду говорить.

— Промолчать?

— Но я бы хотел, чтобы мне всегда правду говорили, — сказал Сергей. — Даже самую жестокую.

— Ну так послушай, я скажу правду: тебе очень трудно придется в жизни. Так трудно, парень, что захочется волком завыть! Будь готов к этому. Выдержишь, не сломаешься — настоящим человеком станешь. Как говорят, человеком с большой буквы… — Дадонов неожиданно рассмеялся. — И чего это я заговорил, как цыганка-гадалка! Пива, наверное, перебрал?.. А насчет фельетона не паникуй, может быть, и напечатают…