Я потянулся вперед и коснулся полы его плаща в том месте, где красовалась наспех заштопанная прореха, появившаяся после позавчерашней стычки. Не оборачиваясь, Марк нервным движением оттолкнул меня.
Я не удивился. И не обиделся. И не сказал ни слова. У него была масса оснований повести себя именно так.
Тогда я просто выждал, когда Марк отмеряет десять шагов по тропинке, а подошвы его сандалий вдохнут жизнь в двадцать пригоршней дорожной пыли, и побрел следом за ним, стараясь сохранять дистанцию между нами неизменной.
Тропинка причудливо изгибалась, петляя между невысокими холмами, и я послушно петлял вслед за ней, отбивая неслышную медленную дробь, а на душе было на удивление спокойно и легко. Поскольку я не сомневался, что когда-нибудь – и, скорее всего, довольно скоро – Марк перестанет дуться на меня, и тогда он сначала остановится, а потом обернется ко мне и, скривив толстые губы в усмешке, пробурчит с нарочитой строгостью в голосе: «Ну, чего встал, криворогий? Догоняй! Шевели ушами!.. – И засмеется беззлобно. – Уш-шелец, тоже мне!..»
И все станет как прежде.
ноябрь 1999