Уроки атеизма - [12]

В этом нам помогут воспоминания его племянника Сергея Александровича Павлова, который добровольно взял на себя труд в течение почти всей жизни скрупулезно фиксировать реплики и настроение Ивана Петровича. Надо заметить, что Сергей Александрович считал себя человеком верующим и к этим вопросам относился с необыкновенной серьезностью и тщательностью. В академическом издании 2004 года «Воспоминания об Иване Петровиче Павлове» практически половина текста принадлежит перу Сергея Александровича, притом значительная часть отведена отношению Ивана Петровича к религии. Вот что он пишет: «Иван Петрович был человек не то что не религиозный, это был безбожник, глубоко и окончательно убежденный, проникнутый своим отрицанием до глубины души, безбожник стопроцентный».

В качестве иллюстрации Сергей Александрович приводит характерный диалог. Во время позднего вечернего чая, сидя с Иваном Петровичем один на один, он спросил: «Так скажите, по вашему мнению, существует ли бог?» На что Павлов сразу и резко ответил: нет. Да еще и, цитирую, «…добавил, что признавать существование бога – это предрассудок, абсурд, признак умственной отсталости».

Пожалуй, это прозвучало не очень толерантно. И, вероятно, Иван Петрович Павлов, доживи он до наших дней, был бы обвинен в экстремизме, в неуважении к кому-то или в оскорблении чьих-то чувств. Но тем не менее – вот вам научный, строгий факт отношения ученого подобного – высочайшего! – уровня к вопросам религии и веры.

Урок 3. Слив исповеди

Теперь давайте отпрепарируем скандал в Болгарской православной церкви, случившийся года три назад.

Выяснилось, что из пятнадцати действующих архиереев Болгарской православной церкви одиннадцать имеют агентурные дела, и эти агентурные дела были обнародованы. Вернее, был обнародован факт их наличия. В связи с этим возникает естественный вопрос: а с какой планеты прилетели еще четыре архиерея и почему этот архиерейский прилет остался незамеченным астрофизиками и уфологами? В конце концов, это не такое уж рядовое событие.

Итак, откуда-то взялись целых четыре архиерея, которые, работая в системе церкви, не состояли в агентурных сетях КГБ. Совершенная загадка! Но я легко могу ее разгадать и объяснить вам: дело в том, что если у сотрудника церкви нет агентурного дела, значит, у него есть личное дело.

Личное дело – это свидетельство того, что церковник является нормальным, штатным офицером КГБ. В этом случае его, естественно, никто никогда светить не будет. Засветили одиннадцать агентурщиков. Это совершенно обычная практика, предусмотренная правилами оперативной работы: сбрасывается агентура, не представляющая ценности, либо это делается для целей безопасности.

Вероятно, то же самое рано или поздно произойдет и в России. Потому что представить себе церковника – по крайней мере того, советского времени, – который не находился в агентурной или какой-либо более серьезной связи с Комитетом государственной безопасности, абсолютно невозможно по разным причинам.

Надо сказать, болгары очень хитро поступили: они слили факт того, что одиннадцать из пятнадцати архиереев были просто платными агентами, осведомителями, но при этом не раскрыли фактуру. А ведь самое волшебное прячется вовсе не в этом скучном факте. Подумаешь, удивили: попы-оборотни. Эка невидаль. Самое-то прелестное в таких случаях – фактура. То есть то, что конкретно содержится в оперативных и агентурных делах.

Когда я был маленьким – первый, второй, третий класс, – из школы меня обычно забирал дедушкин адъютант и дальше отводил либо в кино, либо в секцию фехтования или еще какой-нибудь кружок. Но нередко он сообщал, что ему надо заглянуть на работу. Я знал, что это означает: мы пойдем на одну из конспиративных квартир, чтобы отнести или, наоборот, забрать какие-то бумаги. Там мне предстоит часа три или четыре играть в морской бой с операми, читать «Советский экран» и наблюдать за попами, приходящими со всего города сливать исповеди.

К слову, там были не только городские попы. На эти конспиративные квартиры привозили и попов из ближних и дальних уголков области – вероятно, потому, что в деревне, где все на виду, незаметно провести агентурную встречу довольно сложно. Так что всех их, естественно, тащили сюда – они как бы растворялись в огромности города, в гигантском количестве квартир.

Выглядела процедура всегда примерно одинаково, но отдельные моменты оказывались особо примечательными.

Помню, однажды из какого-то то ли монастыря, то ли пустыни – учреждение находилось не в Ленинграде, а где-то в глуши – привезли совершенно, полностью прозрачного старикана, с пушистейшей, как у Черномора, длинной бородой.

Притом не забывайте, что это было за время – тогда уже интеллигенция расплодилась, диссидентура всякая. И она, эта диссидентура, начала потаскиваться по всяким там старцам и старчикам.

Так вот, этот старец – он и так был в очках, но, когда комитетчики пододвигали к нему фотографии, сделанные каким-то очень оперативным образом, он цеплял к этим очкам еще одни очки – долго, кряхтя и даже постанывая, всматривался в фотографии, брал химический карандашик, слюнил его и ставил жирную галочку под тем лицом, которое он опознал как лицо, бывшее у него на исповеди. А уже потом начинал пересказывать какие-то незатейливые секреты советского интеллигента, которые тот ему поведал.