Уроки атеизма - [13]

Помню, что к концу собеседования губы у прозрачного старца были полностью синими от химического карандаша. Выглядело это предельно потешно.

Причем, помимо работы с чистой диссидентурой, была и работа, так сказать, с широкими слоями верующих, которая и занимала основное время. То есть всякие городские попы, которые имели свою паству и принимали исповеди, сливали все это комитетчикам. На первый взгляд информации, представляющей какой-то безумный интерес для госбезопасности, там не было.

Но на самом деле так может подумать либо совсем глупый человек, либо человек, который попросту не знаком с принципами оперативной работы, выстраивания оперативных вертикалей и горизонталей в тех или иных структурах.

Вот вообразите: приходит к попу какой-нибудь профессоришко, маленький, трогательный, зашуганный, в беретике с червячком, и, запинаясь и заикаясь, выкладывает ему свою страшную тайну: ну, например, трахнул он аспирантку. Вроде бы никакого интереса эти шалости представлять не должны. Ан нет – представляют, и даже очень большой! Слитая в нужное место, такая информация позволяет вызвать профессора куда надо, мягко с ним поговорить и предложить альтернативу: либо этот милый факт становится достоянием общественности – в том числе и профессорской жены, либо профессор с большим усердием транслирует заинтересованным органам все разговоры на кафедре и тому подобные нюансы, известные только ему одному.

То есть надо понимать, что в реальности оперативная информация очень многоуровневая и очень сложно выстраивается. И то, что на взгляд дилетанта не представляет никакого интереса, на самом деле имеет огромную важность.

Попы на этих конспиративных квартирах бывали разные: и косматые груборожие пузаны с тяжелыми малиновыми носами, и пушистые, прозрачные, бесплотные старцы. Я ни разу не видел, чтобы они получали деньги – живые деньги. Но их тем не менее стимулировали. Дело в том, что у оперативника в папочке был набор талонов.

Если вы помните, в советское время была такая чудесная структура, как столы заказов. И при них были номенклатурные отделы, где отоваривались продовольствием сотрудники горкомов, райкомов и т. д. Для них предназначались особые заказы. Заказ под номером то ли три, то ли два – сейчас уже не скажу точно – включал в себя сервелат и растворимый кофе. А заказ под номером пять содержал твердокопченую колбасу, гречку и семгу. Семгу!

Я это запомнил, потому что каждый раз перечень продуктов очень въедливо обсуждался представителями духовенства, получающими за сливы исповеди эти свои талончики в столы заказов.

Скажу честно: я не богослов, не специалист. Я не знаю, насколько твердокопченая колбаса благодатнее, чем, например, сервелат. Но каждый раз попы, которые приходили на эти конспиративные квартиры, очень напористо, буквально взахлеб, с обидами и бухтением пытались выклянчить талончик на заказ, в который входила именно твердокопченая колбаса.

Потом, когда я уже стал значительно старше, в 1990-е годы, мне довелось ознакомиться с большим количеством агентурных дел, как раз касающихся духовенства. Вот там уже фигурировали деньги – нешуточные по советским временам суммы в двадцать пять, сорок рублей, а то и побольше.

Но самое примечательное в этих агентурных делах даже не количество доносов на собственную паству. Впечатляло количество, так сказать, внутренних доносов – между архиереями и вообще служителями так называемой Русской православной церкви. Попы обвиняли друг друга и в антисоветчине, и в подрывной деятельности, и в шпионаже, и в хранении запрещенной литературы. Рассказывали про гомосексуализм, про незаконных детей, про какие-то левые семьи в других городах. Иными словами, сливали друг на друга все, что только можно, – в основном в борьбе за более хлебные, более сытные и более симпатичные епархии.

Вы спросите: неужели не было в то время людей свободных, скажем так, от агентурных связей с КГБ? Вероятно, все-таки были – до определенного момента. Покуда поп еще молод и находится в стенах семинарии, он не представляет собой никакого интереса. А вот после того как тот или иной архиерей совершает в отношении него хиротонию (обряд возложения рук) и поп обзаводится приходиком, бытом, семьей, детишками – вот тогда он уже становится очень удобным объектом для работы. Ровно в той же степени это касалось всяких монашествующих, потому что одно дело было иметь выходы на Москву, на какие-то престижные и богатые кафедры, и совсем другое – тихо чахнуть под своим клобучком где-нибудь на окраине Вологодской области. Хотя и там, кстати, уполномоченный по делам религии и оперуполномоченный КГБ стрясали с этого попа все, что только можно было.

Существует ли такая практика сейчас? Не знаю. Достоверных фактов не имею, но есть у меня определенного рода уверенность в том, что принципы оперативной работы измениться все-таки не могли – по одной простой причине. Ведь религия всегда была очень удобна государству вот в каком плане: помимо того, что образуется большое количество людей, готовых добровольно признавать себя овцами, стадом малых сих, существует и такая волшебная вещь, как концентрация информации о каждом отдельном человеке. И эту информацию человек сдает добровольно – на так называемой исповеди.